Промысловые были

– Это когда было? – подал голос Лева.

– Так… Да в четверг! Как раз в середу Ла́баз соболя обдирал. Еще рейсовый был. Че вы мне рассказываете? – напер Федор.

– Ну вот, тятя! – почти крикнул Мефодий. – Мы как раз мясо вывозили, на двух «буранах».

– Ну! – развел руками и почти презрительно воскликнул Федор. – Вы еще с утра Перевальному сказали, что в две технике поедете.

Гурьян сосредоточенно посмотрел на каждого из сыновей. И вдруг выпалил:

– Дак обожди. Какая релюшка, если ты слышал? И Фодя рацию проверил – работат!

Гурьян глядел облегченно и почти весело.

– Дак она работала, – очень спокойно и нехотя-торжественно ответствовал Федор и отдельно, мягко-мягко, как в папиросную бумажечку, завернул: – Только на прием. – И добавил уже заедливым, сорным тоном: – Вы че, не знаете, как релюшка крякат?!

Гурьян с недовольством поглядел на сыновей, будто они во всем виноваты.

– Дак погоди, а… – все недоумевал Гурьян, – дак а как ты обратно-то? Че, без лыж?

– Но. По своей дороге прибрел сюда, слава богу. Правда, умучился. Вчера как раз. А седни туда ездил ишшо.

– Как вчера? А… че так долго-то?

– Да лежал пластом, – сердито сказал Федор. – Спину так скрутило, что ни вздохнуть, как грится, ни выдохнуть. Видать, продуло у вертолета.

– Но, продуло… – покладисто и уже даже завороженно кивнул Мефодий.

– Но, – невозмутимо продолжил Федя, – просифонило, пока бродком по корге брел, не одетый добром, еще так повернулся неладно, ка-а-ак вступит. Когда залезал, упал, короче, за порог-то схватился, а бортмешок этот дерганый, трап вытаскивал и мне на палец как раз бросил. – Федор кивнул на палец. – Сойдет теперь ноготь.

Гурьян молчал, только часто смаргивал.

– Ну и как у вас охота нынче? – победно сменил ветер Федор.

– Да так-то ничо, – неопределенно ответил брат.

– Я почему спрашиваю, – уверенно и обстоятельно заговорил Федор, – у меня нынче-то совсем плохо, сам знашь, да еще, слушай, соболь какой-то хитровыдуманный завелся – четыре путика обчистил. Че-ты-ре. – Он показал на пальцах.

Мефодий с Левонтием буквально подались вперед лицами.

– Да добро б просто обчистил, а именно запускает капканы! Я вообще первый раз такое вижу!

Мефодий с Левой также надвинулись лицами к отцу. Тому не хотелось рассказывать, как из-за него упустили соболя-вредителя, но он себя пересилил и сказал очень медленно, разжевывая:

– Если бы знал, сколь этот хитровыдуманный нам нерьвов сжег.

И вкратце изложил историю, как выхаживал соболя вокруг елки, как приехал Мефодий, как уехали в избушку, а собаки ночью бросили соболя.

– Ну ладно, – сказал увесисто и облегченно Гурьян, – главное, нашелся. Может, с нами поедем, у нас мазь есть для спины. Ну и… – Он улыбнулся. – Бражка подходит! На голубике. Отметим. Слава богу, как грится.

– Да не, спасибо. Мне отмечать шибко нечего. Я вот тут домой, правда, собираюсь, тогда, может, заскочу… Скажу, короче.

– А че домой?

– Да надо там… Проведать. Че-то неспокойно. – Он потер сердцу.

Гурьян с сыновьями уехали. Федор остался с Пестрей. «Брат, конечно, есть брат, – думал он, – беспокоился. И молодец, что панику не поднял. И хорошо, что приехал». Но когда он увидал весь этот аргиш у зимовья́, снегоход с нартой, собак – все аж перевернулось внутри. Настолько не стыковалось оно с пережитым.

Федор пытался вернуть утреннее состояние. Вспоминал начало дня. Когда поехал отвозить соль Сохатому в осинник и первым делом проверил путик, на котором попала соболюшка. Капканы были рассторожены, и именно те, которые он тогда запустил. И оторванную жердушку нашел под снегом – над ней возвышалась снежная колбаска. И ямки виднелись на месте сохатиных следов…

Гурьян ехал за спиной у Мефодия, а Лева в нарточке. Примерно в это же время Нефед ехал по зимнику вдоль Енисея на «камазе»-бензовозе. Брат Иван ехал на раздрызганном «буране» и вез домой в бочке хрустально-чистую речную воду. А старший брат с посохом в руке тащил на нарточке крепкие листвяжные чурки – серые с рыжими торцами. И врезалась в грудь стеганая лямка.

К вечеру все завершили дела, добрались каждый до нужного места, и вечер всех успокоил, угладил, уравнял сизой пеленой. Погода стояла тихая. Федя включил рацию, а сам вышел и копался у избушки, разговаривал с Пестрей. Кто-то по рации канючил, что «когда не ловятся соболя, хоть на стену лезь», вот и маешься, просишь: «чтоб время побыстрей пошло». Вроде как девать некуда…

– Интересные… Имя́ побыстрей, – подумал он без укора, – а тут только бы рассчитаться со всеми… Ведь мне… Ведь мне по гроб жизни теперь дела хватит… Но спе́рва сына увидеть!