Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

По ночам, лёжа в постели, она закрывала глаза, и жалкий калека представал перед ней, как вживую. Он задирал свой длинный рукав, обнажая уродливую руку, и полосовал её ножом; кровь при этом текла рекой, и сердце принцессы замирало от сладострастия. Отвращение к уродству калеки и вожделение к его прекрасной, божественной крови даровали ей поток таких невиданных доселе чувств и желаний, что она просыпалась, вся дрожа, и тут же звала к себе одного из своих любовников — но всё было тщетно. Ни один из них не мог удовлетворить смутных, не до конца понятных самой принцессе желаний, бушевавших в её груди.

Её последняя надежда была на мужа.

То, как она поступила с ним — холила и лелеяла, выполняла все его желания, наплевав на собственные, выдержала положенное время и даже соблюла все церемонии, посвящённые богам, в которых она не верила, — давало принцессе надежду на то, что она будет вознаграждена за свою жертву, что с мужем её всё будет не так, как с прочими, и что он принесёт отдохновение и сердцу её, и телу.

Больше, чем полгода, она ждала, чтобы прикоснуться к нему.

Теперь она получила на это законное право, законное во всех смыслах, и всё же почему-то не решалась сделать это.

— Вы довольны тем, как я обращалась с вами? — спросила принцесса, подходя к нему ближе.

— Да, госпожа, — почтительно поклонился Онхонто.

— Никто не причинил вам огорчения и не заставил испытать неприятное чувство, по недомыслию или же по злому умыслу?

— Нет, госпожа. Я прошу вас передать благодарность всем людям, которые прислуживали  мне, и  самую большую благодарность выражаю вам, моей супруге.

Он говорил заученные, официальные слова, и всё равно от звуков его ровного, почти лишённого эмоций голоса  что-то вздрагивало в груди.

Таик жестом указала ему на постель и опустилась на неё рядом с ним.

— В таком случае, единственное, что может стоять между нами — это тот случай, который произошёл у нас с вами на вашей родине, — сказала она, помолчав. — Если вы не можете забыть мне того, что я была груба с вами, то скажите мне об этом сейчас. Я приказываю. Нет… настаиваю. Говорите искренне. Это не будет иметь для вас никаких последствий.

Онхонто, наконец, поднял на неё взгляд, и в спокойной морской синеве его глаз принцесса увидела то, что мгновение спустя он подтвердил словами.

— Что вы, госпожа, — тихо возразил он. — Я никогда не держать на вас зла. Кто я? А вы иметь… право приказывать и делать так, как вам вздуматься. Вы быть Императрица. К тому же я… как это говориться? Не обидчив.

Он улыбнулся мягкой, кроткой улыбкой.

Принцессе было отрадно слышать его речь, которая вновь стала косноязычной, неправильной, ломаной. Ей показалось, что она пьёт сладкий нектар, и этот нектар, тёплый и спокойный, разливается по её венам, заменяя яростно бурлившую в них кровь.

— Пока что я не быть Императрица, — возразила она, чуть усмехнувшись, и взяла его руку в свою. — Но когда-нибудь стану ей.

Онхонто отвечал её той же мягкой улыбкой, и принцесса почувствовала, что в нём нет неприязни к ней.

Это ощущение разожгло в ней жар; она поднесла его ладонь к губам и принялась покрывать её поцелуями, постепенно переходя всё выше — отворачивая длинный рукав и целуя тоненькую голубоватую жилку на запястье, мягкую кожу на внутреннем сгибе локтя.

Замерев на мгновение, принцесса оторвалась от своего мужа и проскользнула руками под его одежду.

Он помогал ей, развязывая свой пояс.

Шёлковые накидки, одна за другой, падали на постель, открывая взгляду нежную алебастровую белизну кожи.

Принцесса отстранилась и посмотрела на своего наполовину обнажённого супруга. Ни единого следа от шипов и колючек не осталось на его прекрасном теле — он был совершенен, как статуя, изготовленная божественным ваятелем, и так же, как статуя, равнодушен.

Она обвила его шею обеими руками и прильнула губами к его губам; ей показалось, что она целует мрамор — тёплый, но бесчувственный. Несколько мгновений Онхонто был неподвижен, а потом постарался отвечать ей, но в поцелуях его не было ни малейшего дыхания страсти.

Он покорялся, он сдавался без борьбы.

Принцессе почему-то вспомнились вдруг сказания древности о временах раздробленности государства и правительницах, которые завоёвывали  чужие владения во главе огромных армий.

Была одна легенда о правительнице местности Кан, которая больше всего на свете мечтала завоевать прекрасный город своей соперницы.

Двадцать лет она готовилась к кровопролитной войне, а когда пришло время, город сдался ей без боя, и главная соперница пала перед ней ниц, согласившись признать её власть в обмен на жизни своих бывших подданных.

Правительница Кан прошлась по прекрасным улицам покорённого ей города, и всюду ей оказывали почтение, но в глубине души жители — она это знала — продолжали считать своей правительницей ту, что отказалась от своего титула и была заточена в крепости.

Подло изменив своему слову, правительница Кан снесла город с лица земли и истребила всех его жителей.

А потом вернулась к себе домой и в тот же год умерла.