В детстве Таик любила и ненавидела эту историю одновременно; сейчас она вспомнила о ней.
Уложив своего мужа на подушки, она ласкала и целовала его, и видела в его приоткрытых глазах чудесного изумрудного цвета, ни на мгновение не затуманившихся страстью, улицы легендарного прекрасного города.
Впрочем, грудь Онхонто поднималась и опускалась довольно часто, но принцесса знала, что дело тут не в желании, а в том, что муж её напрягается; пытается заставить себя сделать то, что ему следовало сделать, перебороть равнодушие тела.
Когда принцесса поняла, что все её усилия тщетны, и что сцена на корабле повторяется, ей захотелось зарыдать и убить его.
— Вы не любите меня! — с трудом проговорила она, отодвинувшись от мужа. — Что бы я ни сделала, вы не можете меня полюбить!
Онхонто поднялся с подушек и открыл глаза.
На этот раз их безмятежная морская синева была омрачена виной и болью, а в голосе звучало глубокое раскаяние.
— Нет никого другого, к кому бы я испытывал чувства, которые мне подобает испытывать к своей супруге, — очень тихо произнёс он.
Принцесса не знала, чего бы её хотелось больше — чтобы это было правдой, или, наоборот, неправдой.
— Вероятно, это мой самый главный недостаток, — продолжал Онхонто, низко склонив голову, так что длинные волосы его красивого красно-коричневого оттенка падали, занавешивая лицо, на постель. В мягком свете светильников, падавшем на тёмно-каштановые пряди, казалось, будто сквозь них протянутые тонкие, мерцающие рубиновые нити. — Моя холодность, моё неумение подарить ласку супруге. Мне следовало предупреждать вас, но я… я не знать об этом сам. У меня быть слишком мало опыта, поэтому я… поэтому я так подвести вас.
— Не говорите ерунды, — тихо и яростно произнесла Таик. — У вас нет никаких недостатков. Вы — идеальное воплощение совершенства, к которому всегда тянет людей, и которое всегда причиняет им боль, потому что к нему невозможно прикоснуться. Вы такой, каким и должны быть. Возвращайтесь в свои покои, сегодня я не хочу вас больше видеть.
Онхонто поднялся на ноги и стал одеваться.
— Госпожа, — тихо произнёс он, уже завязав пояс. — Я знаю о существовании любовного напитка жриц, который помогает в таких случаях. Прикажите мне выпить его.
Принцесса не смогла заставить себя посмотреть на него.
— Потом, — сказала она деревянным голосом. — Потом вы это сделаете, потому что у нас должны быть дети. Но не сегодня. Уйдите.
Он тихо выскользнул из покоев, оставив в напоминание о произошедшем лишь лёгкий цветочный аромат своего тела да ветку дерева с красными ягодами.
Принцесса схватила её и сдавила в руке, так что алый сок потёк между пальцами, точно кровь.
«Завтра весь дворец будет смеяться надо мной, — поняла она. — В первую брачную ночь я отправила своего мужа спать обратно в его павильон».
Но, как ни странно, эта мысль оставила её почти равнодушной.
Наряду с терзавшими её горечью и яростью, она испытывала странное чувство, чем-то напоминавшее облегчение.
«Я сделала всё, чтобы заслужить его любовь, — думала она. — Всё, что было в моих силах. Но это оказалось бесполезно. Что ж, значит, мне больше нечего терять».
Эта мысль принесла принцессе странное веселье; она вскочила на ноги и ходила по своей огромной спальне из угла в угол до тех пор, пока стража не объявила первый предрассветный час.
Тогда она остановилась и посмотрела на пустовавшую постель.
Неужели она не смогла бы стерпеть присутствия своего мужа до рассвета, чтобы не давать повода для толков?
Несколько часов назад казалось, что не смогла бы, но сейчас принцесса ощутила исступлённую потребность, чтобы он вновь был здесь — хотя бы спал подле неё, хотя бы в одежде. Хотя бы такой же недоступный и равнодушный к ней, как раньше.
Она накинула поверх ночного наряда простую тёмную накидку с капюшоном и, выскользнув из покоев через потайную дверь, прошла по длинной крытой галерее, соединявшей её павильон с павильоном её супруга. О существовании этого хода знали только сама принцесса и несколько доверенных слуг.
Вторая потайная дверь открывалась прямо в спальню Онхонто.
Сколько раз на протяжении полугода она останавливалась, не позволяя себе воспользоваться этим путём и посмотреть, как его переодевают, чтобы потом проскользнуть в его постель и жарко ласкать его до утра.
Она верила, что всё это будет иметь какой-то смысл.
Таик приоткрыла дверь и остановилась напротив постели.
Муж её спал с Хайнэ Саньей; полог был откинут, и принцесса видела лицо калеки, безмятежно-счастливое во сне и в то же время какое-то по-детски жалобное. Онхонто спал на спине, а калека пристроился у него под боком, положив голову ему на плечо и обнимая его одной рукой. Спали они под одним одеялом.
Лицо принцессы искривилось.
«Может, мне заставить его спать с калекой, как с женщиной? — подумала она, чувствуя, как чёрная злоба вонзается в её сердце, точно крючьями. — Не может быть, чтобы он был абсолютно бессилен. Если он испытывает к калеке нежность, если он так жалеет его за уродство, то пускай испытает к нему страсть! Пусть любит его, как не смог любить меня!»