Прощай, творение

Альбрехт слезает со стола, идет вниз, к Гуннару, оставляя Франца одного. Пока Франц готовит свой яд, он думает, сможет ли Гуннар сделать поблажку для Альбрехта. С одной стороны, ведь Гуннар прекрасно знал, что собираются делать Раду и его ученицы. С другой, их действия подвергли опасности раскрытия магию. С третьей - что мог сделать Альбрехт?

Часа через два Франц заканчивает свою работу, помещает лекарство в герметичные ампулы, парочку из которых он берет с собой, остальное оставляет в холодильнике под кодовым замком.

Гуннар ждет его внизу, будто бы время его прибытия рассчитал. Альбрехт, взволнованный и бледный, улыбается Францу. Но даже это его волнение кажется немного наигранным.

- Я готов, - говорит Франц. - Спасибо, Альбрехт.

Гуннар с Альбрехтом не прощается. Они выходят на улицу и решают пройтись вместо того, чтобы спускаться в метро. Решают, впрочем, какое-то не совсем точное слово. Все происходит само собой.

Гуннар не спрашивает, сколько лекарства Франц взял, потому что, скорее всего, мысленно контролировал весь процесс. И уж точно слышал их с Альбрехтом разговор.

- Ты ведь не уволишь его? - спрашивает Франц.

- Я рассмотрю его дело позже, когда мы уничтожим Шаула.

- Мы ведь и сами с тобой едва не нарушили секретность. И ты прекрасно знал, что Раду будет уничтожать человечество. И тебе самому в какой-то момент было плевать на секретность, потому что ты хотел закончить весь мир...

- Таким, каким мы его знаем, - заканчивает Гуннар. - В твоих словах есть резон, тем не менее, Альбрехту было дано задание, которое он, в конечном итоге, провалил.

- Но он не заслуживает смерти!

- Я буду над этим думать.

В сквере, через который они проходят, снимается какой-то репортаж. Стоят люди с плакатами, на которых написано название города, где не так давно были Гуннар и Франц. Гуннар вскидывает бровь. Сколько времени прошло? Едва ли двое суток. Век медиатехнологий позволяет передавать информацию за секунды, и Франц, как и Гуннар, не может к этому привыкнуть.

Фургончик с логотипом какого-то заштатного городского канала является приютом для усталой съемочной группы. Миловидная блондинка с серьезным лицом смотрит в камеру оператора, говорит:

- Здесь проходит немногочисленный митинг в защиту бунтовщиков из лагеря военнопленных в Ливане, где продолжается гражданская война. Теперь, когда их судят в Бейруте, люди не понимают, за что. Как это нарушает базовые права человека? Правомочно ли судить солдат, как преступников, если они защищали свои жизни и свободу.

Франц видит один из плакатов, гласящий: "Мы не судили бы бунтовщиков Бухенвальда".

Репортер опрашивает людей, и Франц с Гуннаром стараются пройти мимо как можно быстрее. Но Франца, как и всегда, ловят. Репортер протягивает ему микрофон, спрашивает:

- Что вы думаете о ситуации?

- Я...

Франц было смотрит на Гуннара, но Гуннар идет вперед так невозмутимо, будто бы понятия не имеет, кто такой Франц и почему они так долго шли рядом.

Франц вздыхает, а потом говорит:

- Я думаю, что люди должны обладать своими естественными правами. У каждого есть право на жизнь и право на свободу, право чувствовать себя в безопасности. Мы ведем эти глупые войны друг с другом, лишаем ничем не отличающихся от нас мужчин и женщин жизней, заставляем их бояться и страдать. Зачем? Нет ни одной достойной причины для этого. Мы должны, наконец, понять, что зло способно породить только зло. Что наша жестокость выплескивается в ответную жестокость. Что все в мире возвращается. Мы, страдая от зла, причиняем зло другим. И нельзя вечно судить страждущих. Мы должны понять и, наконец, простить друг друга, чтобы завершить все начатые нами войны.

- Какая вдохновенная речь, - говорит репортер, когда Франц заканчивает. Франц улыбается ей, потом быстро говорит:

- Извините. У меня богатый жизненный опыт.

Франц смотрит в пустой, черный глаз камеры еще раз, как будто надеется увидеть там ответы на свои вопросы, потом отстраняет микрофон и спешит вслед за Гуннаром.

Глава 23

Еще в машине, Айслинн достает из сумочки какие-то самопальные, совершенно неподходящие ей духи, щедро брызгается ими, так что Калеб закашливается от их удушливого запаха.

- Что это за гадость?

- Зелье, а не мои новейшие пристрастия в мире парфюма, не переживай, - говорит она. - Это усыпит людей.

- Разве что, придушив их, - говорит Калеб.

- Заткнись, - говорит Айслинн. - Жаль, это не может усыпить тебя. И будь быстрее. Во-первых, эта штука работает только в замкнутом помещении, а во-вторых, у нас есть не больше трех часов.

Калебу сложно поверить в эффективность вонючих духов Айслинн, но как только они заходят в здание телебашни, люди, толпящиеся у кассы, чтобы взять билеты на экскурсию и люди, стоящие за стойкой и пробивающие эти билеты тут же падают, будто замертво.

Впрочем, жирный бородач сразу же издает такой тональности храп, что у Калеба не остается сомнений в том, что, по крайней мере, он жив.