Прощай, творение

Вслед за Гуннаром то же самое делает, пусть и менее уверенно, Франц. Начало ритуала, думает Артем. Скоро очередь и до него дойдет, а если он не сможет прокусить себе язык и тем самым испортит все в самом начале. Следующей кровь сплевывает Кристания, в лице она при этом совершенно не меняется, как будто каждый день такие ритуалы проводит, за ней Габи, с тем же спокойствием, еще и, улыбнувшись, демонстрирует розовые от крови зубы. Раду, кажется, откусывает себе кусок языка, крови из него выходит очень много. Гуннар возводит глаза к потолку, мол, не выпендривайся. Айслинн делает все оперативно, и она единственная попадает кровью Шаулу на ботинок. Артем некоторое время медлит, пока Айслинн не толкает его в бок. Боль от укуса в языке оказывается ужасной и стремительной, Артем сплевывает кровь куда попало, думая, как тупо выглядит сейчас.

Ливия медлит. Шаул смотрит на нее выжидающе, почти подбадривающе. Интересно, думает Артем, это Гуннар не дает ему сбежать или Шаулу просто не хочется?

Наконец, Ливия делает то же, что и остальные. И Артем чувствует каким-то особым, колдовским чувством, что круг замкнулся, и пути назад нет.

- Вот и все, - говорит Шаул. - И вы готовы начать?

Раду достает из-под мантии свой золотой серп, пожимает плечами, улыбается чуточку виновато, как человек, который наступил кому-то на ногу в метро.

Он втыкает серп себе в грудь, проворачивает. Не так глубоко, чтобы это было смертельным ранением, и все же он будто бы выпускает что-то изнутри.

- Кровь крови моей, - говорит Раду, а потом добавляет Слово. Артем его и воспроизвести толком не может, будто слышит и одновременно нет, как во сне. Но в этих звуках, которые произносит Раду, есть будто бы и щебетание птиц, и жар болезни, и стоны наслаждения, и рычание зверей, и течение крови, и весь тот великий жизненный цикл, включающий отношения хищника и жертвы, тайну размножения, цветение и плодородие, эволюцию и изменчивость, круговорот существ, которые проникают всюду и побеждают все. В Слове этом бурлит сама Жизнь, в своей красоте и жестокости.

Помедлив, Раду передает серп Айслинн. Она смотрит на Шаула, но видит, наверное, только Тьери. Айслинн втыкает серп туда, где располагается ее шрам, вспарывает, чуть проворачивает кончик лезвия в ране, будто открывая какой-то клапан.

- Кровь крови моей, - говорит она, не запнувшись. И добавляет что-то, едва не заставляющее Артема упасть. Давящее, резкое, почти болезненное. Слово Айслинн выражает непобедимые и неостановимые Силы, действующие в мире. Она передает серп Артему, и он первые несколько секунд не знает, что же с ним делать. Воткнуть серп получается не сразу, кроме того, Артем путается в мантии. Ему кажется, будто все смотрят на него. Серп, наконец, входит под кожу. Ливия говорила, если Артем перестарается, то может себя убить. Нужно просто взрезать шрам, открыть его. И когда шрам открывается, когда кожа расходится под лезвием, Артем чувствует, как что-то выплескивается из него наружу. Не покидает его, органически соединенное с его телом, но выглядывает из него в мир.

- Кровь крови моей, - задыхаясь от восторга, говорит Артем. И произносит собственное Слово, и жар затапливает его, а на кончиках пальцев взвиваются огоньки, обжигающие и в то же время доставляющие почти невыносимый экстаз. В его Слове, которое Артем впервые произносит вслух, кажется, заключается весь огонь мира, его рев, его сияние, его жар. Все, что его составляет, составляет и Артема.

Артем передает серп, горячий от его магии, Ливии, и она шипит, обжегшись. Она оттягивает воротник, проводит окровавленным лезвием по шраму, заново открывая самую главную рану любого колдуна.

- Кровь крови моей, - говорит Ливия со вздохом. И, кажется, будто так она обращается к Шаулу, будто это древняя формула любовного признания. А потом Ливия называет свое Слово. И Артем чувствует, как душа его отзывается на это Слово, как она трепещет в подчинении и благоговении. Артем чувствует в этом Слове не только запах кладбищ, призрачную пыль, но и сами основы душ, суть, наполняющую мироздание, удивительную и красивую. Артему почти хочется плакать от открывшегося ему.

Гуннар принимает серп из рук Ливии, не медля взрезает собственный шрам. Гуннар говорит громким, звучным голосом:

- Кровь от крови моей.

А потом шепчет собственное Слово. Но Артем все равно слышит. Он слышит в нем страшную власть, незаметное движение разума, будто шестеренки вращаются внутри каждого из них. Артем чувствует в этом Слове подчиняющую силу, осторожную, но точную, как невидимые нитки, идущие к Гуннару от каждой его мысли. В основе мышления - стремление к упорядочиванию. К Контролю.

Франц смотрит на серп несколько недоуменно, потом, так же, как и Артем, запутавшись в мантии, расстегивает рубашку и проводит по шраму лезвием. Артем испытывает облегчение: они с Францем примерно одинаково глупо выглядели в процессе жуткого темного ритуала.