Прощай, творение

Одна из девушек, с длинными темными косами, смуглая и улыбчивая, прекращает свистеть и махает Францу, шепчет:

- Привет!

Глава 7

В самолете Айслинн листает какой-то глянцевый журнал и надирается вином. Калеб понимает, она боится. Боится и всеми силами старается отвлечься от того, что занимает ее мысли.

Отчасти Калеб рад терзающим ее страхам, но отчасти ему хочется как-то ей помочь.

Утихомирив как злорадство, так и милосердие, он смотрит в окно, глядя на то, как плывут мимо светлые облака. Надо же, некогда он думал, что здесь начинается рай.

Конечно, а самолеты и теперь падают иногда, оттого что в турбину попадают ангелы.

Но как же безумно красиво. Калеб любуется облаками, лучшими из произведений природы, легкими и нежными, щекочущими взгляд своими абстрактными формами.

Айслинн уговаривает четвертый бокал вина, но прежде, чем она громко потребует стюардессу, Калеб говорит:

- Дай угадаю, пытаешься утопить горе в вине?

- Заткнись, Калеб, - говорит Айслинн. - Не лучшее время меня злить. Мы двигаемся по направлению к дрянному румынскому курорту, и это не прибавляет мне радости.

Нос у нее раскраснелся, и это делает ее милой, как и нежный голос, которым она говорит. Обычно Айслинн не свойственно каким-либо образом демонстрировать свою уязвимость на людях. По крайней мере, Калеб видел такое лишь два раза. Сейчас и когда она вернулась в Хэйвенсгейт, не успев спасти Чэрити.

- Почему ты так боишься? - спрашивает Калеб.

- Почему ты такой непонятливый? - мурлычет она. - Неужели не понимаешь, что я не хочу об этом говорить?

Калеб замолкает, а Айслинн требует еще вина. Минут через пятнадцать, Айслинн разворачивает его к себе за воротник, едва не порвав ткань, шепчет ему на ухо:

- Мы совершили большую ошибку, Калеб. Наш Учитель удалился от нас, когда узнал, что мы наделали, пытаясь спасти его. Мы хотели спасти ему жизнь, и для этого понадобилось уничтожить его любовь к нам.

- А ваш Учитель... - начинает Калеб, еще не зная, как он закончит фразу, но Айслинн делает это за него.

- Мертв, - говорит она. - Наверняка, давным-давно мертв. Мы покупали для него жизнь, а не бессмертие. Наше бессмертие лишь побочный эффект. Но все было зря.

- Так ты не боишься?

Айслинн с минуту смотрит на него совершенно непонимающе. В ее зеленых глазах плещется хмельное недоумение, оттого взгляд кажется расфокусированным, как у сонной кошки.

- Не боюсь чего? - она пожимает плечами.

- Я думал, что ты надираешься здесь, потому что боишься умереть.

Айслинн пьяно вскидывает бровь, потом смеется. Она снова берет журнал, открывает его на странице с косметикой премиум класса, проводит пальцем по линии подводки на веке модели, продолжая смеяться.

- Калеб, Калеб, - говорит она задумчиво. - Ну, надо же. Жалкий мой, милый человечек.

Они прилетают в Констанцу спустя одиннадцать часов и четыре бутылки айсвайна. Калеб удивляется, как Айслинн вообще выбралась из самолета, пьяная вдрызг и на своих высоченных шпильках.

Нет ничего более унылого, чем курортные городки осенью и зимой. Холодное море, бьющееся в пустынные набережные и чайки, плачущие в оглушительной тишине. Редкие прохожие, запахнувшись в куртки, проходят, стараясь держаться подальше от злого, покинутого на зиму моря, никому не хочется быть облитым ледяной водой.

Никому, кроме Айслинн. Она идет прямо по прогулочной части набережной, и периодически водяная пыль осаживается на нее и на Калеба, идущего за ней. В своем кожаном черном платье и туфлях от Лабутена, Айслинн выглядит, как фетишистская шлюха, совершенно не подходящая ни этому пейзажу, ни этой стране. Свинцово-серое море с силой бьет по темным от влаги камням и отступает снова.

- И, дорогая? - спрашивает Калеб. - Что у нас впереди? Я уже успел полюбоваться очарованием Черного Моря и готов двигаться дальше.

Айслинн останавливается, облокачивается о поручни, едва не свешиваясь вниз. Волны бьются, как кровь в больном сердце, и Айслинн окатывает водой. Мокрая, как кошка, она довольно улыбается.

- Я взбодрилась, - говорит она. - А теперь мы поймаем машину.

Айслинн изымает у Калеба пальто, заворачивается в него, приобретая уютный и беззащитный вид. Продувающий до костей холод заползает Калебу под рубашку, и он говорит:

- Ты уверена, что здесь знают английский?

- По крайней мере, здесь знают, как выглядят доллары, - отвечает Айслинн, и ее певучий голос совсем не сочетается со смешным кошачьим фырканьем, которое она издает в конце.

Они проходят через пустынный пляж и закрытые сувенирные лавки, минуя курортный район. Жилые кварталы на взгляд Калеба так же безрадостны - невысокие дома, выцветшие от влажности, белье, которое спешно убирают с балконов перед дождем, морской запах в холодном воздухе - все грустно и одиноко, как весь город.

Машину они ловят быстро. До Карпат, как объяснила Айслинн, чуть больше сорока минут езды. Мужчина за рулем соглашается подбросить их, по крайней мере, так они понимают то, что он говорит на своем ломанном английском.

В машине пахнет бензином и дешевым освежителем с лимонной отдушкой. Радио настойчиво и громко сообщает что-то на неизвестном Калебу языке.