Прощай, творение

Он оборачивается, чтобы посмотреть на Айслинн. Она выглядит расслабленно, полулежит, вольготно расположившись на заднем сидении. Она слушает радио и, судя по выражению ее лица, понимает язык. Тогда какого же черта она заставила Калеба беседовать с водителем?

Около сорока минут они трясутся в старой машине, которая непонятно как еще ездит. Однако, что неожиданно, подъем в горы автомобиль переживает, так и не потеряв ни единой своей части.

Айслинн говорит водителю, усатому и чернявому, что-то на румынском, и тот улыбается, громко, по-южному отвечает, смеется.

На прощание Айслинн вручает ему двадцать долларов, и водитель крепко пожимает ее тоненькую, белую руку. Когда машина уезжает, они остаются одни.

- Я сказала ему высадить нас чуть раньше. До места назначения придется пройтись через обычный лес. Что ты об этом думаешь?

- Думаю, что наша туристическая программа сегодня несколько более обширна, чем я ожидал.

Айслинн снимает туфли, запихивает их в сумочку и идет в лес. В чулках, уже успевших порваться на пятке и в его пальто, она вышагивает впереди. Почти все листья с деревьев уже опали, поэтому шаги Айслинн шуршат по подгнивающему, влажному золоту.

- Тебе не холодно, милая? А то, может, хочешь и ботинки мои забрать?

- Я все равно не могу заболеть, так что оставайся при своих уродливых ботинках.

Сумерки медленно укрывают лес, слизывают последние капли света с темнеющих небес, и наступает вечер. Из-за темноты Калеб не сразу замечает, когда они переходят границу обычного леса и оказываются в лесу колдовском.

Звуки чуть изменяются, и вот уже в уханье совы Калеб слышит едва различимое бульканье, будто в горле птицы какая-то вязкая жидкость, и под ногами у Калеба хрустят и белеют косточки мелких животных, не все из которых ему знакомы. Откуда-то слева Калебу слышатся чистые, девичьи, похожие на ангельские голоса. Калеб даже узнает мелодию, что они напевают. Он слушал ее в детстве, когда мать водила его в лес. Она говорила, это ведьмы поют.

- Нам туда? - спрашивает он, указывая в сторону, откуда раздаются голоса.

- Нет, Калеб. Там начинается заклятье Гуннара. Мы пойдем через мою часть леса. Я бы сказала, что ты можешь отправляться на все четыре стороны, но...

- Но даже ты не такой безответственный Учитель.

Еще некоторое время они идут в молчании. А потом Калеб замечает вдруг целую компанию скелетов, насаженных на острые выточенные ветки деревьев. Руки и ноги у некоторых уже отвалились, а дерево, пронзившее кости грудин или черепов, давно очистилось от крови. Из-за этой чистоты, будто бы нивелирующей произошедшую здесь трагедию, скелеты кажутся декорацией к Хэллоуину. Белые, аккуратные, стерильные украшения, исполненные очень точно, чтобы пугать ребятишек.

Впереди Калеб видит болтающуюся петлю из ржавой цепи. На ней сидят какие-то небольшие, светлые птички, поют свою песенку.

- Хочешь посмотреть фокус? - спрашивает Айслинн. Калеб пожимает плечами, тянет, делая шаг вперед:

- Сложно сказать, потому что...

Но прежде, чем он успевает договорить, проходя под петлей, его подбрасывает вверх, ощущение полета переполняет грудную клетку. Как во сне, когда наступаешь куда-то и понимаешь, что можешь летать. Только тут от тебя ничего не зависит. Птички вспархивают с петли, и Калеб видит, что у них золотистые, влажные коготки. Все происходит в доли секунды, и только успев увидеть взлетающих птиц, он чувствует, как петля затягивается на горле.

Воздух уходит из легких, и Калеб не может вдохнуть. Кожу на шее жжет, Калебу хочется кричать, но из горла выходит лишь слабый хрип, ноги у него дергаются, в голове будто бы засела сотня раскаленных игл.

Айслинн стоит внизу и улыбается, а потом щелкает пальцами, срывая цепь вместе с ветвью, к которой она привязана. Ветка ударяет Калеба по спине, когда он сваливается на землю. Несколько минут Калеб скребет ногтями темную, гнилостную почву, пытаясь вдохнуть. Айслинн стоит над ним, он видит, что ее чулки порваны, а ноги изранены.

- Вот что они чувствовали, дорогой. Вот что чувствовала она. В конце концов, ты бы от этого не умер.

Калеб ощупывает горло, на пальцах остается кровь, он чувствует под ними мясо.

- Что...

- Пташки моего брата источают из-под когтей яд, разъедающий живую плоть. Так они охотятся. Не переживай, Раду тебя вылечит. Если, конечно, он уже там.

- Зачем ты это сделала? - рявкает Калеб.

- Я сделала это девятьсот лет назад для того, чтобы защитить свой дом. Люди обычно не боятся виселиц, не будучи осужденными, к примеру, за ведьмовство. Вряд ли наши незваные гости стали бы обходить цепь, даже не достающую до их головы, если бы вообще ее заметили. Это ловушка, мой милый. Силок для охотников на ведьм.

Калеб поднимается, шея у него болит и кровоточит. Впрочем, если бы он мог умереть, он бы давно был мертв. Они идут дальше, и Калеб, снова наступив куда-то не туда, едва не проваливается в яму, откуда, будто ряд оскаленных зубов, торчат ржавые металлические колья.