Прощай, творение

После этого Айслинн берет его за руку и ведет за собой шаг в шаг. Тут и там Калеб видит человеческие кости - размозженные чем-то тяжелым, пришпиленные к земле, висящие на ветвях. Они больше не кажутся ему пародийными и бутафорскими.

Но как только Калеб видит дерево, все в золотых листьях, увешанное человеческими черепами, он снова вспоминает про Хэллоуин. В разверстых ртах черепов горят алые огоньки. Будто языки, они высовываются иногда между зубами и снова прячутся обратно.

Калебу так и представляются танцующие вокруг этого дерева детишки в карнавальных костюмах, верещащие: сладость или гадость! Золотые листья должны падать на них сверху, оседая в сумках с угощениями. К часу ночи все расходятся домой и объедаются яблоками в карамели, а пластиковые черепа следующим утром, в День Всех Святых, снимает школьный сторож.

- Что это? - спрашивает Калеб.

- Колдовское дерево, мой дорогой. Символ нашего владения здесь. Смотри, оно приветствует нас. Если огоньки уже загорелись, значит в сборе почти все.

Когда они проходят мимо, Калеб слышит неясный, тихий и разноголосый плач.

Они выходят на поляну, залитую луной. Ночь уже вступила в полную силу, хотя, Калеб уверен, нет и десяти вечера. На поляне пасутся то ли жуки, похожие на коров, то ли коровы, похожие на жуков.

Калеб вскидывает бровь, а потом вдруг начинает смеяться. И смеется до тех пор, пока не видит трупы волков, которые эти коровы пожирают вместо травы. Одно из милых животных флегматично хрустит костями.

Айслинн походя, гладит одну из коров, и та прядает ухом со смесью доброжелательности и лени. Они выходят к мосту, перекинутому через ров.

- Это тоже сделала я, - говорит Айслинн с гордостью. Ров зияет, как распоротая глотка. Ради интереса Калеб достает из кармана новенький, сияющий дайм и щелчком отправляет вниз. Дайм пропадает, так и не достигнув дна или, может быть, дно так далеко, что оттуда не доходит даже звук.

На мосту Айслинн оставляет следы крови из своих израненных ног, как Русалочка в сказке. Где-то на середине пути Айслинн достает из сумочки туфли и снова надевает их. Калеб поостерегся бы идти на таких каблуках по мосту над самой бездной, над дырой в мироздании, но Айслинн умеет летать.

Руины Калеб рассматривает без интереса. Он идет в то, что осталось от главного зала замка вслед за Айслинн. Лунный свет, льющийся из провала в стене, играется с ведовскими знаками, изображенными на полу. Айслинн спускается вниз по щербатой, и, Калеб думает об этом не без злорадства, совсем не приспособленной для ее каблуков, лестнице. Разумеется, очередной камень крошится под ее ногой, и Айслинн летит вниз, издав при этом пару грязных ругательств. Кто-то, невидимый Калебу в темноте, подхватывает ее, и Калеб слышит смех Айслинн.

Спустившись, он видит двоих мужчин, совершенно непохожих. Серьезного, хорошо одетого скандинава и сутенерского вида чернявого местного. Они оба удерживают Айслинн, и Калеб чувствует прилив ревности, неожиданный, а оттого острый.

- Братья, - говорит Айслинн, выпрямляясь, и Калеб видит в ее лице такую нежность и спокойствие, каких ни разу не видел прежде. Она целует в щеку сначала одного, потом другого, и выражения лиц у обоих мужчин будто бы смягчаются. Айслинн некоторое время смотрит на них по очереди, будто не может наглядеться, а потом говорит мягко, спокойно.

- Калеб, милый, - говорит она. - Это мои братья, Раду и Гуннар.

И без паузы продолжает:

- Гуннар, Раду, а это мой ученик, Калеб Мэйсон. Бывший охотник на ведьм.

Лицо у блондина, Гуннара, становится в момент жестким и собранным. Он кивает Калебу, и Калеб замечает, как Гуннар сжимает руку в кожаной перчатке. Второй мужчина, Раду наоборот широко оскаливается, тянет:

- Надеюсь, тебе нравится в кабале, малыш? - голос у него мягкий, напевный.

- Уже привык, - говорит Калеб.

- Раду, твои птички немного поранили его шею, ты не мог бы...

Раду пожимает плечами, берет серп, висящий у него на поясе, и взрезает себе ладонь почти до кости, даже не поморщившись. Прежде, чем Калеб успевает, что-либо сделать, Раду берет его за горло. Но вместо боли или удушья, по телу разливается тепло. Когда Раду отнимает руку, под теплой кровью, оставленной им, Калеб не обнаруживает больше открытого мяса.

- Спасибо, - говорит он искренне.

- Мы с братьями пройдемся, Калеб, и поговорим.

- Наши ученики, - говорит Гуннар, и голос у него оказывается механический, почти лишенный интонаций. - Перебрались в библиотеку. Ближе к концу коридора.

Калеб пропускает их наверх, в зал, а сам спускается вниз. Коридор длинный и ничем не освещенный, пробирается Калеб почти наощупь, особенно когда остатки лунного света исчезают позади. Он еще слышит мягкий смех Айслинн, голос Раду и чеканные шаги Гуннара, но ощущения у него такие, будто он остался совершенно один.