Прощай, творение

- Гуннар? - зовет он. Они явно в автобусе, где очень и очень жарко. Франц вдыхает наполненный типичным машинным запахом воздух, чувствует, что его укачивает.

- Не думай так громко, - говорит Гуннар. - Я от тебя отвык.

- Сколько я без сознания?

- Около трех часов. Я держал тебя в этом состоянии просто на всякий случай. Не хотелось бы, чтобы из-за тебя начался артобстрел в зоне боевых действий.

- Не хотелось бы? - переспрашивает Франц. - Мне кажется или когда мы сюда приехали, то именно этого тебе и хотелось.

- Кажется, - говорит Гуннар, а потом одаривает Франца красноречивым взглядом или даже Взглядом.

Гуннар смотрит на Франца так, будто тот нарушил как минимум четыре пункта внутреннего кодекса хорошего ученика. Пункт первый: не говори, когда тебя не спрашивают, который Франц нарушал так часто, что Гуннар привык. Пункт четырнадцатый: оставь свои наблюдения при себе, если они не касаются дела. Пункт семьдесят первый: не ставь под сомнение действия вышестоящих. И, конечно, священный пункт номер девяносто четыре: никогда не оказывайся прав.

- Извини, - говорит Франц тихонько.

И неожиданно Гуннар отвечает:

- Все в порядке. Ты, в конечном счете, не ошибался.

Разумеется, Гуннар ведь никогда не скажет "ты был прав". Он продолжает:

- Быть может, мы с тобой начали не с того, с чего стоило бы начать.

- А с чего нам стоило начать? - спрашивает Франц. Солнце застит ему взгляд, он снимает очки и трет глаза. Надев очки обратно, он видит свои брюки, мятые и запыленные. Видок у него, конечно, тот еще. Гуннар, впрочем, как и всегда выглядит аккуратно, будто собрался на похороны.

- С того, Франц, чтобы послать Шаула к черту, - рявкает Гуннар. Франц вздрагивает, издает какой-то невразумительный звук, средний между испуганным писком и неловким одобрением.

- Мне плевать на этих людей, - говорит Гуннар громко. Люди в автобусе, впрочем, не обращают на них никакого внимания. Женщины с покрытыми головами и мужчины в длинных свободных рубашках явно заняты собственными делами. Изредка на них с любопытством посматривают дети, но скорее это связано с их необычной для местных бледностью и иным языком.

- И на их мир, - говорит Гуннар. - Но оказаться в Богом забытой дыре из-за его убеждений или что там движет Шаулом, это слишком. Я не собираюсь этого делать.

Эта, безусловно, красноречивая, короткая и ясная речь, которую Франц слышит даже не сразу доходит до его сознания. Значит ли это, что Гуннар согласился с ним? Франц некоторое время потирает переносицу, в которую больно впивались очки, пока он спал.

- Можно ли это интерпретировать так, что ты передумал разрушать мир?

- Можно.

Франц снова молчит, потом спрашивает еще:

- А почему ты так резко передумал, Гуннар?

- Потому что захотел.

- Но не сразу. И почему ты не собираешься делать того, что сказал Шаул?

- Потому что не хочу.

Франц замолкает снова, автобус встряхивает на повороте, и Франц занят тем, что старается удержать свои очки. Наконец, он набирает в грудь побольше воздуха и говорит:

- Иными словами: ты отказываешься разрушать мир из-за того, что у тебя дурной характер?

- Заткнись, Франц, - отвечает Гуннар.

- Извини, - машинально говорит Франц и замолкает. А потом утыкается лбом в плечо Гуннара, обессиленно и счастливо. О том, что, может быть, это Франц склонил Гуннара к борьбе с Шаулом, а не службе ему, он старается даже не думать.

У Гуннара действительно очень дурной характер. С него станется и передумать.

Франц вдруг чувствует спокойствие. По крайней мере, они с Гуннаром вместе решат, что им делать и как жить дальше. Или не жить. Франц вдруг резко вспоминает о бунте, который устроил в лагере.

- Бойня будет вернее.

- Ты мне не помогаешь, Гуннар, - говорит Франц. А потом чувствует, как у него дрожат руки. Из-за него погибли люди, из-за него случилась трагедия. Один раз за сотню лет Франц не смог себя сдержать, и вот.

- Прекрати развешивать сопли, - говорит Гуннар. Они будто поменялись местами, теперь это Франц думает, а Гуннар говорит вслух. - Погибло гораздо меньше людей, чем, если бы все прошло так, как я задумал. И, кстати говоря, гораздо меньше людей, чем, если бы все шло своим чередом.

- Ты меня успокаиваешь? - спрашивает Франц.

- Просто, ради Бога, приведи себя в надлежащий вид, - говорит Гуннар. - Физически и морально.

Франц чувствует себя вялым и усталым, будто все возможные силы истратил на ругань с Гуннаром там, среди опустошенной земли и бараков для изможденных людей. Франц некоторое время сосредоточенно отряхивается, пытаясь стряхнуть вместе с песком и страшные воспоминания о лагере. Ведь и правда, не устрой там Франц зомби-апокалипсис из второсортных кинофильмов, все эти люди умерли бы от лишений и голода. Где они, кстати, сейчас?

Франц с подозрением смотрит на Гуннара, но тот только пожимает плечами, мысленно говорит:

- Я их не трогал, разве что стер воспоминания о нас. И заставил водителя отвезти нас до города, только и всего. Остальное - не мое дело. Наверное, добираются домой или продолжают мародерствовать.