Прощай, творение

- Я не ненавижу людей, Франц. Просто им не стоит доверять. Когда я был маленьким ребенком, таким же, какими когда-то были все они, люди выбрали меня, чтобы принести в жертву своему богу. Я ничем не отличался от других детей, просто мне повезло меньше. И когда они играли на улице, а я смотрел на них из окна, я уже знал, что мне исполнится семь, я повзрослею и старше не стану уже никогда. А вот у них еще будет детство и целая жизнь впереди. Разумеется, я завидовал. И, разумеется, я не верил, что все и вправду случится. До того самого момента, как меня подвесили вниз головой на дереве, я не думал, что этот день и в самом деле настанет. Я был бы мертв уже тысячу лет, я бы умер ребенком, так ничего в жизни и не узнав, если бы за мной не пришел Тьери. Никто из людей, которые должны были меня защищать, не помог мне. Но Тьери, колдун и преступник, помог. Я бы и пальцем не пошевелил ради человека. Я видел худшее в них и хорошо это запомнил. Я бы никогда не отказался от собственной жизни из жалости к людям.

Слова "но я сделал это ради тебя" так и не звучат, и все же Францу кажется, что он почти слышит их, неосознаваемо, будто во сне.

В самолете Гуннар заказывает себе коньяк.

Глава 19

Калеб так и не может заснуть снова, а вот Айслинн спит, как убитая. Калеб смотрит на ее красивое лицо и борется с нестерпимым желанием разбить ей об голову хрустальную пепельницу с тумбочки. В пепельнице лежит недокуренная сигарета со следами ее алой помады, Калеб берет ее, вертит в руках. Потом подкуривает и с наслаждением затягивается.

За окном светлеет, и кошмар уже отступил, но все же Калебу не спится. Он предчувствует то, что вскоре случится. То, ради чего он на самом деле родился, ради чего сжег когда-то Чэрити Одли, ради чего жил сотнями лет.

Ощущение, как если найти под диваном последний кусок паззла, который уже отчаялся собрать.

Голова и глаза болят немилосердно, Калеб встает с кровати, проходится по комнате и ощущает легкую тошноту. Нет ничего отвратительнее бессонной ночи, будто внутри, в самом мозгу, скрутился и не желает раскручиваться какой-то узел, и от этого узла кругами расходится боль, сложно даже шевелиться лишний раз.

Впрочем, Калеб, кажется, готов выдержать что угодно. Лихорадочная радость придает ему сил. Калеб оглядывает комнату и думает, что, наверное, больше не увидит ее. Нет, его совершенно не мучают страхи, смерти он не боится, ведь он выполнит все, что скажет Шаул. Просто зачем ему теперь квартира, что это все для него такое теперь, когда он так близок к тому, чтобы больше не собирать сокровищ на земле.

Что-то внутри, что-то, что когда-то пыталось в нем понять и веру и Бога даже знает, что Господь не может этого хотеть, что он милосерден, а не жесток. Калеб давит в себе это грызущее ощущение, как назойливую мошку. Бессонница порождает сомнения, вот и все. Калеб слишком долго прожил без цели, без смысла, без веры во что-либо, кроме собственного голоса.

Калеб подходит к шкафу с книгами, достает оттуда ту единственную, которую изучил действительно хорошо за прошедшие лет двадцать. "Наше место на земле" авторства Калеба Мэйсона. Простая книга с простыми, доступными каждому выводами. Сколько людей ее прочитали? Миллион, два, три? У Калеба, наконец, есть для них для всех окончательный ответ. Калеб отбрасывает книгу, стекло жалобно звенит, но не вылетает. Даже на решительное признание самому себе в чем-то важном Калеб не способен.

Что до людей и их многочисленных вопросов? Нет для них места на этой земле.

Калеб заваривает себе сладкий, крепкий кофе. Завтрак употребить у него не получается никак, кусок не лезет в горло от волнения и недосыпа. Его последний шанс насладиться спокойствием мира. Калеб открывает окно настежь, высовывается почти по пояс. Машины начинают свое утреннее движение по дорогам, как кровь, неспешно разгоняемая в венах. Калеб смотрит вниз, на людей, спешащих куда-то, на раздуваемые ветром кроны деревьев, на погасшие фонари. Момент кажется ему каким-то удивительно величественным, во всем, что происходит внизу, в каждом листике, в каждом человечке, появляется вдруг смысл, истинное предназначение всего этого города, этой страны, этого мира. И Калеб знает его, а больше не знает почти никто. Он мог бы кричать об этом, предупредить людей, и ему без сомнения поверили бы.

Только нет силы, которая может остановить наступление Великого Года, бороться с ним бессмысленно, бесполезно. В неопределенном, неясном мире, окружающем Калеба с тех пор, как он пережил свой век, теперь есть четкие координаты. Калебу, наконец, есть чему следовать.

- Наслаждаешься тем, что все эти люди умрут по твоей вине? - спрашивает Айслинн. Калеб вздрагивает, потом оборачивается. Айслинн стоит, сложив руки на груди. На ней рубашка Калеба, закрывающая ее израненную спину. Айслинн садится на стол, некоторое время болтает ногами. Вид у нее не предвкушающий, скорее тоскливый. Так выполняют долг, когда не ждут уже никакой награды.

- Что ты делала ночью? - спрашивает Калеб. Айслинн зябко передергивает плечами от холода, и он закрывает окно.