Прощанье с Родиной (сборник)

…Высоко, подобно птице Феникс, воспарил над крутым берегом родной великой сибирской реки Е., вечно впадающей в Ледовитый океан, наш милый мощный железобетонный дом пятиэтажный с плоской крышей. Дом ты, наш милый дом, чудо архитектуры развитого социализма 70-х, дом, в котором мы все и живем, и дай-то нам Бог жить тут и еще тыщи лет — мирно, тихо и счастливо, хоть до самой перестройки, если не дальше. Под звездами счастливой родины, имеющей гордую аббревиатуру СССР, или под ее же луной, если ночью, а днем, естественно, под солнцем нашей же обильной родины, составляющей одну шестую земной суши. «Не то что теперь! Все теперь не то!» — решил старый литератор Гдов.

Наш милый дом! А строил его будущий олигарх, выпускник соответствующего факультета местного Политехнического института и отчаянный бас-гитарист знаменитого на весь город вокально-инструментального ансамбля «Поющая Siberia» Вовик Лифантьев. Сын того самого Лифантьева Семена Владимировича, замечательного человека и коммуниста, который до всего дошел своим умом. А ведь родился в глухой деревне, в семье сибирского бедняка, что еле-еле сводил концы с концами и утонул поздней осенью во время утиной охоты, как это было изложено в анкетах Семена Владимировича, который до всего дошел своим умом. Немного послужил в НКВД Семен Владимирович, защищая нашу восточную границу от озверевших до Второй мировой войны японцев, пришедших в человеческий облик лишь тогда, когда американские империалисты сбросили на них атомную бомбу, окончил два института и университет: Учительский институт, Педагогический институт и вечерний Университет марксизма-ленинизма. В 50-е того бурного столетия обнаружил себя на партийной работе — надо было восстанавливать разрушенное войной хозяйство, несмотря на перегибы, связанные с культом личности Сталина, который, как тогда считалось, исказил учение великого Ленина до неузнаваемости, но в 1953 году помер, и все опять стало хорошо. Волюнтариста Никиту Хрущева не очень-то одобрял Семен Владимирович, но таился, соблюдая партийную этику и дисциплину перед товарищами и беспартийными. Зато, когда у кормила, то есть это означает — у руля государства встал хороший Леонид Ильич Брежнев, то старый ветеран очень обрадовался и не скрывал своей радости теперь уже практически ни от кого.

И только одного, седой и мужественный, он никак не мог понять — зачем это крыша может быть у дома плоская, когда крыша должна быть на всех домах двусторонняя и покатая, как это всегда водилось у русских на Святой Руси и в Советском Союзе.

— Ты пойми, батя! — усмехался комсомолец Вовик. — Пойми, что прогресс не топчется на месте, и если мы хотим в мирном соревновании догнать и перегнать Америку, то мы должны быть впереди прогресса. Ведь мы как-никак живем в ХХ веке, в сложной международной обстановке, когда весь Запад уже давным-давно функционально использует систему плоскостей высотного пространства и объемов свободного воздуха. И нам у них, хочешь не хочешь, пока есть чему поучиться. Ведь капиталисты используют все, и у них есть вследствие этого стоянки для автомобилей, роскошные бары, танцевальные площадки, где прогрессивная молодежь пляшет под рок-музыку и поет свои песни протеста против крупного капитала.

— Тары-растабары, — хмурился коммунист Лифантьев. — Песни ПРО ТЕСТО! Вот в том-то и дело, что в этом все они и обнаруживают свою звериную сущность, наши потенциальные враги. А что, если в результате таких вот песен и у нас, в СССР, найдутся любители сплясать на плоской крыше, ну, например… в голом виде? — испытующе поглядывал он на сына.

— Да уж это ты загибаешь, перегибаешь, старик! — хохотал в ответ Вовик. И, лукаво, как Ленин, прищурившись, невинно добавлял: — Помнится, и мне один старый партиец рассказывал, как и он кой-кому вставил однажды по пьянке на сеновале во время довоенной битвы за урожай против кулаков.

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — не сдавался Семен Владимирович.

— А кто старое забудет, тому знаешь что? — парировал сын.

И на этом их специфический мужской разговор обычно и заканчивался.

Потому что хоть и хмурился старший Лифантьев в глубине своего огромного кабинета с портретом вот уже дважды упомянутого Ленина на белой стене, но втайне конечно же был доволен успехами сына.

Подумать только, как быстро бежит время! Казалось, еще вчера дед Вовика мучался в онучах под гнетом антисоветского царского режима, бессонный отец Вовика дни и ночи колесил по району, поднимая упавшее сельское хозяйство, а сын и внук — вон куда шагнул, чертяка! Сам окончил институт, сам построил мощный железобетонный дом для народа, хотя, положа руку на сердце, гуляет еще ветерок у парнишки в голове. «Ну да, жизнь ведь прожить — это вам не колхозное поле перейти вдоль и поперек, туда и обратно, собирая оставшиеся под снегом колоски», — снова мелькнуло у старого литератора Гдова.