Прощанье с Родиной (сборник)

— А я вот щас как засарачу тебе по харе, чтоб ты на меня бочку с паром, падла, не катил, — сказал Н.Н. Фетисову, отдуваясь и икая, могучий слесарь-сантехник Сергей Александрович Епрев, который гордился тем, что носит имя и отчество безвременно ушедшего в результате повешения поэта Есенина. Гордыня эта некогда даже привела слесаря в тюрьму по статье 206 УК РСФСР за избиение жены, назвавшей Есенина таким же говнюком, как и ее муж. Однако Епрев не унывал, хотя жена, покуда он сидел, выписала его с жилой площади той коммунальной квартиры в деревянном доме на улице Достоевского угол Засухина, где так недолго длилось их супружеское счастье.

— А ну, прими руки! Совсем распоясались, понимаешь! Снова на нары захотел? — истошно взвыл Н.Н. Фетисов, шагнув вперед от оробевших Сони и Ивана Иваныча, которые уже взялись за руки. Дело в том, что они конечно же поженились вскорости, и брак этот не распался даже тогда, когда Иван Иваныча посадили в самом начале XXI века по сляпанному обвинению, именуемому шпионажем в пользу Китая. Помните, как прогрессивная общественность боролась тогда, возмущенная этим алогичным, явно несправедливым приговором, письма подписывала? Всякие академики и другие Нобелевские лауреаты убедительно доказывали, что ни за хрен собачий сидит Иван Иваныч, честнейший, талантливый мужик, светлый ум, спасший от перестроечного разорения свой Теплофизический институт. Вышел недавно, слава богу, отсидев из назначенных ЧЕТЫРНАДЦАТИ всего лишь ВОСЬМЕРОЧКУ. Запатентовал там, кстати, на зоне, добрый десяток остроумнейших изобретений, которые могли бы принести пользу родине, если бы она в них действительно нуждалась. Живой пока, слава богу!.. Сонечку вот только жалко, постарела совсем от горя…

— Руки прими!..

— А в чем дело, Сережа дорогой? Кто нам тут мешает новоселию? — прекратили на этот грозный крик пляску среди кухонных водяных луж какие-то мордастые молодые люди, высовывая с кухни 4,1 квадратных метра свои синие морды.

Сонечка побледнела, с надеждой глядя на Рамбургера. Тот решился напрячь мускулы. Лишь Н.Н. Фетисов был тверд.

— Не сметь! — взвизгнул он, отступая. — Жилищный фонд в нетрезвом виде заливаете! Знаете, что за это бывает? За это все бывает!

— Нет, старый деда, нет, что ты! — взволновались молодые люди, высыпая вместе с Епревым на площадку. — Как мы можем, когда сами, будучи специалистами, кого заливать? Ты — выше ищи, да мы с тобой и сами пойдем за компанию, чтоб, если кому надо, хлебало начистить.

— Ну вот — то-то. Это другой разговор, — сказал остывающий Н.Н. Фетисов.

И вот уже все вместе, всем слаженным, дружным коллективом они стали сильно ломиться в квартиру, где я, старый литератор Гдов, тогда жил, временно потеряв жизненные ориентиры перед тем, как собраться, взять себя в руки, ощутить себя частью огромной страны, составлявшей тогда одну шестую земной суши, гражданином, без которого «народ неполный». Ну и появились они, слава богу, спасибо, товарищи, как раз вовремя, потому что я вот именно как раз в тот самый слабый момент собственного существования, поддавшись минутной атеистической меланхолии пессимистического мировоззрения, совершал идеологически неправильный поступок. А именно: приглядывал, как мне ловчее сделать — повеситься на крепком оконном карнизе или наоборот, напустив полную ванну горячей воды, взрезать в последней, подобно коллеге, древнеримскому Петронию, свои постылые вены и тем самым уйти в мир иной, где ничего нет, но ничего и не надо.

Тут-то и подоспела депутация трудящихся. Я сначала сильно удивился, решив на секунду, что «сердце сердцу весть подает» и мои добрые соседи стали гуманными до ясновидения. Но потом мы все вместе во всем быстро разобрались, и все стали молча смотреть на мой потолок пятого этажа железобетонного дома пятиэтажного с плоской крышей. Откуда все лились и лились косые струи.

— А давайте-ка, товарищи, поднимемся, что ли, еще выше. Может, там мы, наконец, найдем ответ на ту загадку, которую нам загадала жизнь? — предложил смышленый Рамбургер, поправляя роговые свои очки и почему-то деликатно откашливаясь.

— Но там же нет ничего, кроме плоской крыши, — возразил я.

— А вдруг есть? — неожиданно твердо возразил Рамбургер.

— Битумные швы там должны быть заизолированы, это точно. А только битумные швы там наверняка уже разошлись, отчего и содит вода в бетон, — сказал Епрев.

Молчала Сонечка, зевали молодые люди.

И мы все вышли через железную лестницу на плоскую крышу. Битумные швы действительно разошлись. Делать было нечего, и мы стали глядеть на небо.

А с неба все хлестали и хлестали косые струи. Небо все было затянуто свинцовыми тучами, и не предвиделось тем тучам ни конца, ни просвета. Мы молчали и ежились.

— Эх, а вот жалко, что у нас нету телескопа, товарищи, — вдруг сказал Н.Н. Фетисов.

— А зачем? — приоткрыла Сонечка свой алый ротик.