Прощанье с Родиной (сборник)

Антон Павлович Чехов (2)

M-me Р.О. Аромат, прижимая кружевной платок к влажному левому уголку правого глаза, синхронно упрекала меня в том, что я бросил ее ровно тридцать три года назад, когда мы с ней оба были жителями города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан.

— Как я сразу не разглядела тогда, что ты — сволочь, — приговаривала она. — Только сволочь могла прислать мне такое наглое прощальное письмо без обратного адреса. И в любовном письме: «прилагаю на ответ марку».

— Ну… это, знаешь, девичьи гормоны. Тебе трахаться хотелось, да и мне тоже, почему нет? Впрочем, ты и сама хороша, ты зачем мне запустила в комнату живого петуха? — мирно возражал я, терпеливо ожидая, когда минутный минор этой новой русской дамы пройдет, и она опять станет веселой, раскованной и энергичной.

Дело в том, что мы уже выпили немного дорогущей (3) водки «Русский стандарт» из бара Розалии Осиповны. Она смешивала водку с апельсиновым соком, добавляя в хрустальный бокал ровно по два кубика льда, так ее, видать, в Америке научили. Я же просто хряпнул (4) полстакана под соленый огурец. Розалия Осиповна Аромат за эти годы все-таки овладела искусством солить огурцы, а раньше так ничего не умела, кроме того, чтобы трахаться и плавать за деньги с аквалангом по сибирским подземным озерам в карстовых пещерах. Розалия Осиповна была тогда правоверная комсомолка, спортсменка и пловчиха. Звали ее, как и сейчас, Розой, но фамилию она носила совершенно другую, а какую — я никак не мог теперь вспомнить. Не то Кукушкина, не то Христанюк (5). Слабая у меня теперь стала память: склероз, отложение солей, подагра, повышенное кровяное давление, гастрит, простатит, звиздец (6).

— Пыльная дорога, а за ней кусты,

Подожди немного, отдохнешь и ты, — некстати запел я.

— Чего? — удивилась Розалия Осиповна.

— Это поэта Михаила Лермонтова мысль (7), которую он, в свою очередь, позаимствовал не то у Гете, не то у Гейне. Хайнриха Хайне (8). Русский поэт Лермонтов был по происхождению шотландцем, а немецкий Хайне — евреем. Пушкин — эфиопом, Тургенев — татарином, Лесков — англичанином, Достоевский — поляком, Чехов, естественно, чехом. Пролетарии всех стран соединяйтесь, — объяснил я.

— Ты-то вот кто такой, я до сих пор понять не могу? — присматривалась она ко мне.

— Я? Простой русский парень-интеллектуал, способный на большие дела. В частности, умею возглавить отдел культуры какого-нибудь нового глянцевого журнала. Без политики, с умеренным количеством рекламы и эротики на грани порнографии. С окладом две тысячи пятьсот долларов в месяц.

— А этого ты не видел? — Она сделала неприличный, но красивый и чуть возбуждающий жест. Надо сказать, с годами она мало изменилась. Вот что значит с юности заниматься спортом, а в дальнейшем вести правильный образ жизни, правильно питаться, например. По-прежнему худощавая, стройная, кошачия (9). Одним словом — кошка.

Отец ее, Осип Пинхасович Аромат, родился в Витебске в бедной семье кондитера. Неграмотный, до всего дошел своим умом. Выдавливая из себя по капле раба, вступил в революционеры, знал Марка Шагала, служил в ЧК, где сделал уверенную карьеру и непременно был бы похоронен на Новодевичьем кладбище города Москвы рядом, например, с Хрущевым или Кагановичем, если б его не расстреляли в 1950 году в пылу борьбы с космополитизмом его же коллеги.

Мать ее, Надежда, по фамилии не то Кукушкина, не то Христанюк, тоже была из мещан, тоже была революционеркой. Но ее в революцию привела любовь.