Читаем Прощанье с Родиной (сборник) полностью

— Стоп, — отчего-то вдруг рассердился Гдов. — Хотелось бы тебе верить, товарищ, но что-то заставляет меня сомневаться в искренности твоих слов и достоверности нарисованной тобою картины. Во-первых, тебе бы ряженая поселковая шпана непременно набила бы морду за местную бабу, хоть она и комсомолка. Это раз. Во-вторых, с чего бы это вдруг такие африканские страсти в заснеженной Сибири?

— Да потому, что чудо — оно и в Африке чудо, — просто ответил Хабаров. — Моя эта звонкая история — лоцман в море безверия и цинизма, овладевшего определенными слоями нашего общества, в том числе и тобой. Я хочу убедить тебя в том, что, несмотря на торопливость истории, страна наша даже более чем жива, если в ней веками соблюдаются даже такие чумовые традиции, как святочные безобразия. Не согрешишь, короче, не покаешься…

— Странную пошлость слышу я от тебя, в общем-то, если не умного, то хотя бы тертого человека, — не выдержал Гдов.

А Хабаров выдержал, отчего и ответил с достоинством:

— Да не пошел бы ты …! Ты просил рассказать что-нибудь святочное, я и рассказал, как мог и что знал. А ты опять придираешься…

— Ну и что в таком случае, если ты не врешь, дальше было?

— А дальше я вскорости оттуда смотался, не век же мне там было подживать. Помнишь, я вдруг объявился по весне у вас в городе К.? Перед тем как уехать в Эстонию, чтобы продолжать кувать свои скромные средства́ в суете и неразберихе социализма.

— Но ты же тогда ничего нам об этом своем приключении не рассказывал. Я вообще об этом слышу в первый раз.

— А чего было рассказывать, когда девица была несовершеннолетняя, отец у нее геройски погиб смертью храбрых, утонув в Енисее во время строительства Красноярской ГЭС, не успев даже зарегистрироваться с матушкой, которую тоже звали Еленой, брат сидел за хулиганку, к лету должен был выйти, я и дернул в апреле, как мне Ян Рейнгольдович насоветовал, умер, наверное, уже Ян Рейнгольдович, столько времени прошло, царство ему небесное, вечный покой, так и не успел реализовать свои недюжинные возможности… А Лена, что Лена? Она ведь не зря потом часто всегда подчеркивала, что вышла из самой гущи простого трудового народа, до всего дошла своим умом еще при тоталитаризме КПСС, хотя и училась сначала в ВКШ, затем в ВПШ, потом в ВШЭ и лишь значительно позже в Лондонской школе экономики и политических наук…

— Стоп-стоп, так ты потом ее видел? Ты с ней встречался?

— Много раз видел, но ни разу с ней больше не встречался, — потупился Хабаров.

— Это как так?

— А вот так…

Хабаров глянул на часы и включил программу «Время», которая в этот праздничный вечер шла одновременно по всем ста тридцати трем каналам русского телевидения. Согласно теперь уже многолетней традиции, именно в этот день и час своему народу пела сама Елена Еленовна. Пела, как всегда, горячо, душевно, увлекательно, мелодично, трогая своими дивными звуками самые загрубелые сердца:

Я — безвестная девчонка, из Сибири сирота, Кто бы знал, что рано-поздно станунациональным лидером я. Ведь хозяйка в дому, как оладьи на меду, Граждане, что малы детушки! Ой, да виноградье вы мое красно-белое, Советское да антисоветское, Социалистическое да капиталистическое, Олигархическое да экзистенциалистическое! Инноваций мы безмерно если только разведем, То, конечно, в рай примерно рано-поздно попадем. Пришла коляда накануне Рождества, Дайте коровку, масляну головку. Мериканцы все разводят ала-ла да ала-ла, А народ российский силен на великие дела. И дай Бог тому, кто в едином дому. Ему рожь густа, рожь ужиниста, Ему с колосу — осьмина, из зерна ему — коврига, Из полузерна — пирог. Ты молись — поможет Бог. Нацпроекты, нацпроекты — Лепота и красота. На семидесяти столбах, На восьмидесяти верстах. Где хозяин-от сидит, Красно солнышко печет; Где хозяюшка сидит, Светел месяц там печет В небе ясном. Социальную мобильность стимулирую всегда. Кто дает пирога, тому двор живота, А кто даст рогушек, тому целый двор телушек. Государственность важнее, эффективность тоже вещь, Эффективность управленья нужно тщательно сберечь. Малы детушки сидят, часты звездочки пекут. Если мир — многополярный, надо армию крепить, Современною ракетой кому надо засадить. Дай нам Бог зерна, из полна зерна — пирог! Мы по каждому вопросу станем меры принимать, Правовые механизмы нам нельзя не улучшать. За горою за крутою, за рекой за быстрою Стоят леса дремучие, во тех лесах огни горят, Огни горят, пылающие, вокруг огней граждане Российской Федерации живут, Граждане Российской Федерации колядующие, новый порядок славящие! Так что будьте все спокойны, потому что с вами я, Я, я, я, я, я, я, я — собственно и есть идея национальная. Вы поддержите меня политически, Это выбор будет ваш стратегический. Ведь кто даст пирога, тому полон хлев скота, Овин с овсом, жеребец с хвостом! Кто не даст пирога, тому куричья нога, Пест да лопата, корова горбата. С нами Бог и с нами Ленин в белом венчике из роз. Наделил бы вас Христос И житьем, и бытьем, и богатством, И подай вам, Господи, еще щедрее, чем я вам подаю, дорогие россияне!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Точка опоры
Точка опоры

В книгу включены четвертая часть известной тетралогия М. С. Шагинян «Семья Ульяновых» — «Четыре урока у Ленина» и роман в двух книгах А. Л. Коптелова «Точка опоры» — выдающиеся произведения советской литературы, посвященные жизни и деятельности В. И. Ленина.Два наших современника, два советских писателя - Мариэтта Шагинян и Афанасий Коптелов,- выходцы из разных слоев общества, люди с различным трудовым и житейским опытом, пройдя большой и сложный путь идейно-эстетических исканий, обратились, каждый по-своему, к ленинской теме, посвятив ей свои основные книги. Эта тема, говорила М.Шагинян, "для того, кто однажды прикоснулся к ней, уже не уходит из нашей творческой работы, она становится как бы темой жизни". Замысел создания произведений о Ленине был продиктован для обоих художников самой действительностью. Вокруг шли уже невиданно новые, невиданно сложные социальные процессы. И на решающих рубежах истории открывалась современникам сила, ясность революционной мысли В.И.Ленина, энергия его созидательной деятельности.Афанасий Коптелов - автор нескольких романов, посвященных жизни и деятельности В.И.Ленина. Пафос романа "Точка опоры" - в изображении страстной, непримиримой борьбы Владимира Ильича Ленина за создание марксистской партии в России. Писатель с подлинно исследовательской глубиной изучил события, факты, письма, документы, связанные с биографией В.И.Ленина, его революционной деятельностью, и создал яркий образ великого вождя революции, продолжателя учения К.Маркса в новых исторических условиях. В романе убедительно и ярко показаны не только организующая роль В.И.Ленина в подготовке издания "Искры", не только его неустанные заботы о связи редакции с русским рабочим движением, но и работа Владимира Ильича над статьями для "Искры", над проектом Программы партии, над книгой "Что делать?".

Афанасий Лазаревич Коптелов , Виль Владимирович Липатов , Дмитрий Громов , Иван Чебан , Кэти Тайерс , Рустам Карапетьян

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Cтихи, поэзия / Проза / Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези