Прощанье с Родиной (сборник)

— Аксенов решительно прав, когда говорит, что звериная серьезность — это признак графомана, — напрягся Крестовоздвиженский именно в тот момент, когда его хотели унизить словом и делом.

Бедолага среди ночи порнуху хотел посмотреть — да не тут-то было: кончилась бесплатная порнуха в советском телевизоре после Второго путча — 93 незадолго перед Дефолтом-98.

Ну и прямо надо сказать — Крестовоздвиженскому у проституток очень понравилось. Крестовоздвиженский даже решил дальше с ними крепко и серьезно дружить, обнаружив, что существа они неприхотливые, ласковые, душевные.

— То же самое, кстати, и Федерико Феллини думал, если кто культурный и смотрел такие фильмы, как «Ночи Кабирии», «Рим», «Амаркорд», — объяснял он интересующимся.

— В интересное время, между прочим, живем, товарищи! Когда труд и капитал идут под руку обои неизвестно куда вперед, почти в коммунизм, который с большой буквы, но мы его на всякий случай пишем с маленькой, чтоб нас не поняли превратно, — специально подчеркнул Крестовоздвиженский.

— Вы не умеете делать ровным счетом ничего из того, что вы делаете! — разоблачал современных плутократов Крестовоздвиженский, гневно потрясая кистями своих широких натруженных рук.

— Фраза «Борясь с вязкими объятиями сна» — вот мой вклад в мировую культуру, — без ложной скромности признался Крестовоздвиженский.

— Такова возрасту старушки, как ходют да ездиют по туравтобусам в Германии, в Расеи уж давно лежать по гробам, — кривлялся Крестовоздвиженский.

Только в предпенсионном возрасте он наконец-то догадался, что, когда человек «портит воздух», он имеет шанс не только потерять уважение окружающих, но и испачкать собственное белье.

«Это будет самое массовое из элитарных произведений. Или лучше — самое элитарное из массовых произведений? Еще лучше — самое элитарное из массовых произведений и самое массовое из элитарных. А уж лучше совсем, окончательно и бесповоротно — самое элитарное из массовых и самое массовое из элитарных произведений русской литературы конца ХХ — начала ХХI века, целиком обращенное в будущее», — подумалось ему.

Всегда страшно переступить порог, а вот переступишь — вроде бы уже и не страшно.

Cоветская власть прошла, а грусть осталась.

— Не для того я в предпенсионном возрасте занимаюсь джоггингом, чтобы сбросить лишний вес, — по обыкновению, говорил нам Крестовоздвиженский, — а для того, чтобы вам, друзья, меня в гробу нести легче было.

И еще говорил Крестовоздвиженский:

— Не для того я в предпенсионном возрасте занимаюсь джоггингом, чтобы суетные дни продлить, Господом Богом мне отпущенные, — а чтобы в гробу получше выглядеть, чтобы вам, друзья, за меня стыдно не было.

Крестовоздвиженский глупо, но безапелляционно утверждал, что в детстве жил на углу улицы Завязавших Алкоголиков и проспекта Победы Коммунистического Труда.

И что в юности он сочинил песню на слова М.Ю. Лермонтова «Прощай, немытая Россия!».

А еще однажды написал японские стихи:

Солдаты с Мавзолея Пропили сапоги. Уж перестройка наступила.

— Надо быть мудрее и хитрее: людей гораздо выгоднее любить, чем ненавидеть, — как-то разоткровенничался он.

И тогда Крестовоздвиженский мягко сказал:

— Собственно, в онанизме нет ничего дурного. Был бы человек хороший.

Красавица зарыдала.

«Не зря многое из Ильфа и Петрова разбрелось по фольклору. В их немеркнущих сочинениях встречаются сцены и фразы очень толковые, деятельные, конструктивные. Например, про советских служащих, которые кручинились оттого, что никогда не были студентами, не состояли в подпольных организациях, не бунтовали против начальства. Об этом, собственно, жалели все советские так называемые интеллигенты, особенно не получившие даже коммунячьего «высшего образования». То, что русскому студенту давалось даром (врет Чехов про выдавливание «раба», среда формировала), нашему высокому интеллектуалу доставалось путем перенапряжения головы (греческий язык, например, который раньше знал каждый гимназист). Да и вообще — умение ложку-вилку держать… А наши, пердячим паром научившиеся это делать только что, тут же через секунду начинают учить или порицать других. Какие, дескать, хамы! Вспоминаю, как противно пели подгулявшие родственники «из простых»: «Так наливай сосед соседке. Она ведь тоже пьет вино. Непьющие студентки редки. Они все вымерли давно». И так далее. Меня от этих воспоминаний тошнит. Меня теперь от многого тошнит, как беременную (-ого)», — писал Крестовоздвиженский в своей знаменитой Амбарной книге, на восемнадцатой ее странице.

— Советский Союз был устроен так: идешь ночью с пятницы на субботу к себе домой, вдруг из кустов как завоет кто-то, и торчит черный раскрытый зонт. А что творится за этим зонтом, известно лишь одному Господу Богу, — объяснял Крестовоздвиженский.