Прощание с «Императрицей»

«Чтоб за столько веков да не выкопали? – определил по “курсу фортификации” Николай приблизительную давность замка. – Хрестоматия Средневековья. Хоть причуды времён барокко налицо: змеятся вдоль узких бойниц химерами, но даже их амбразуры “навыворот” только для лучников, с аркебузой и той не просунешься».

Нет. Делать им тут по-хорошему нечего, если только…

Если только весь этот мрачный розыгрыш с построением на краю могильной лощины не был инсценировкой. Не был оговорен заранее, чтобы и придать решимости к бегству, тем паче, в виду прямой видимости своих, и отобрать нужные кандидатуры. Вот ведь и «блаженный» подопечный Германа, но в команду «покойников» угодил. Сопит по колено в ледяной воде с гвоздями в щербатом рту – плотину латает.

Таков или нет был расчёт востроносого Германа, но карта его, как и в одноимённой драме, оказалась бита. Сбылось случайное, в общем, пророчество Николая. Фронт к ним пришёл сам. Хоть и не буквально.

Собственно, фронт хорошо просматривался на том берегу, в пойме, разделявшей островом оба берега какого-то из притоков Вислы, здесь отчего-то раздававшегося чуть не в озёрную ширь. Там с глухим кузнечным боем фыркали дымом «Minenwerfer», тяжёлые бомбомёты, но совсем тщедушные в сравнении с железными монстрами гаубиц «Morser», оставленных позади, на дальних позициях. Суетились у полевых пушек артиллеристы в бескозырках и землянисто-серых тиковых курточках. В открытую сгружали с возов снарядные ящики. И ведь не то что траншей не нарыли в пойменной навозно-густой землице – бруствера даже не накидали перед позициями, мешками не обложились. Видать, совсем не боялись артиллерийского ответа из замка.

Что ж, не ново. В передовых частях не то что армейской артиллерийской поддержки не дождёшься, но и снарядов для своих полковых трёхдюймовок.

Впрочем, на островке пехоты и не видать было. Некого прятать в окопах. Должно быть, уже на том берегу, как водится, обходы ищут, чтобы в лоб на обрыв не лезть, там-то их и впрямь, с кромки косогора, как мурашей с краю сахарницы сдуть можно, рассуждал Николай, разглядывая в мощный «Цейс» обер-лейтенанта весьма кривобокую кладку нетёсаных камней замкового донжона.

Бинокль он, ничтоже сумняшеся, попросил у герр Троммлера, очутившись подле с одноколёсной тачкой бута. Тот, видимо, изучал подходы к замку в камышовых плавнях с той стороны и в ответ на очевидную наглость русского хоть и призадумался, хмуря тонкую бровь, но так же сделал вид, что нет в этом ничего особенного (почему бы не поинтересоваться пленному насчёт возможности бегства?), и выдернул из-под воротника шинели ремешок.

Дал со словами:

– Надеюсь, вы понимать, что надеяться на скорый приход ваших товарищей вам не приходится? – заглянул он в безмятежное лицо Николая испытывающе и продолжил, тыча во внушительную декорацию замка средним пальцем: – Их мало. У них нет орудий. И они слишком оторвались от своих. Сидеть в замке их не спасёт во время мощного наступления имперской армии.

– Там – тоже, – пожал плечами капитан Иванов, возвращая бинокль.

– Тоже… что? – непонимающе сморщил мертвецки-вострый нос «обер-крысёныш».

– Тоже имперская армия, – взялся Николай за ручки рассевшейся скрипучей тачки и, подорвав её с натугой, чтобы толкать, договорил вдруг вполголоса, но отчётливо и раздельно: – Русская. Так что, герр лейтенант, бегите. Бегите, ну! – уже яростно рыкнул он через плечо, резко выворачивая гружёную тачку в сторону. С дамбы в чёрный омут запруды, чтобы не загораживала и без того узкий проход по деревянному настилу.

Настил, оживший вдруг, застонавший и заходивший ходуном…

Так, наверное, и должны будут явиться к человекам вестовые Воинства Небесного, чтобы протрубить о победе под Мегиддо. Из утреннего сизого тумана, в потном блеске своих железных коней, в кудрявом пару загнанного дыхания, ритмичным скрипом колёс и весёлым треском цепей на звёздочках…

– Однако совсем вас немец не боится, не уважает, коли на целую штрафную роту инвалидов пленных не больше половины взвода охраны было выделено. С первого выстрела разбежались, – спешился с велосипеда чубатый поручик.

Приткнул к каменному парапету свой «аппарат» – складной «Peugeot» системы Жерара, мгновенно определил Николай, и сам любивший погонять на зависть севастопольским мальчишкам и к восхищению гимназисток свой заграничный «дукс», что папа из Парижа выписал…

Николай помотал головой, чтобы прогнать мгновенно накатившее опьянение.

Опьянение свободой. После без малого месяца плена.

Этот чубатый – свой, от чуба своего смолистого под фуражкой «блин на ремешке», до обмоток поверх разношенных ботинок, протёртых педалями. В стёганой, на вате, тужурке, щегольски распахнутой на груди, где ремни портупеи скрипят, и Георгий блестит с лентой в петлице, а не просто так. Свой, от которого так веет родным, пусть блиндажным, случайным, как деревенская ночёвка на марше, но домом, что даже ожили воспоминания о детстве.

Правда, этот вот нагловат. Не иначе в самокатчики попал из пластунов. Разведка.