Прощание с «Императрицей»

Лодочная тень гидроплана врезалась в форменное стадо отступавшей артиллерии с пальбой мотора куда более непривычной, чем даже «иерихонские трубы» 280 калибра, – потому как прямо над головой. Аж кисточка на дореформенной феске дыбом. Для турок аэроплан – не диковинка, в общем, но всё как-то издали, как на картинке, а тут… Трёхцветные круги ненавистного флага на крыльях, копотный моторный выхлоп в лицо…

Пушчонки, крупповская родня наших трёхдюймовок, осели на шипастые горные рамы, да задрали куцые стволы. Кони, как и положено коням артиллерийской выучки, шарахнулись в дышлах от странной гигантской птицы, да встали – бояться им только в навозный мешок полагается.

А вот прислуга – по-разному. Кто сиганул с шанцевого сундука на козлах, только портки с седельной накладкой мелькнули среди валунов придорожных. Кто-то, геройски оставшись верхом на кореннике, принялся палить в потолок, не глядя, вжав голову в ворот мундира. Молоденький офицер, зачем-то вскочив на зарядный ящик (наверное, чтобы к небесам коротким путём?), замахал саблей над плетённым, как обмотка, своим кабалаком[20]

, будто грозя пронёсшемуся оскорбительно низко аэроплану.

– Эх, поздно! Сейчас бы, – процедил сквозь зубы Кирилл, имея в виду, что сейчас «зажигательный снаряд» Стечкина, присланный из Петрограда дядюшкой, был бы как раз кстати. Так бы и подскочил офицеришка с зарядного ящика прямиком в объятия райских гурий.

– Идём на разворот! – крикнул пилот наблюдателю во весь голос, хоть тот и сидел с ним плечом к плечу на соседнем сиденье, и завалил крыло «Григоровича» влево.

Прапорщик Тютюнник вздохнул в дурном предчувствии, которое тут же и нашло своё подтверждение в коротком пантомимическом указании командира: пальцем в грудь себе и вперед, в гнездо стрелка на лодочном носу самолета. Дескать – я пошёл, ты тут сам управляйся, рули!

– Авжеж, сам… – согласно, но с привычным вздохом, кивнул Лука.

Сам бы он, может, набрал уже высоты от греха (а то видно же вон две лохматые дырки на нижней плоскости уже закурились, – палят шайтановы дети), да полетел бы исполнять приказ буква в букву. Сказано же: «Определить позиции»? Так и надо ждать в сторонке, пока не определятся! Нет же, вечно выдумаете, ваше благородие…

– Та що ще?! – отвлёк прапорщика от привычно-бессловесных поучений толчок, довольно болезненный и беспардонный, кожаным носком ботинка в предплечье, хорошо не по уху.

Лука поднял глаза на командира, только что вставшего на край пилотской ячейки. Тот, одной рукой ухватившись за брус моторамы, другой отчаянно махал куда-то вперёд, за фанерный бушприт, не надеясь перекричать пулемётный стрекот мотора «Сальмсон» прямо над головой.

– Ну, ось вже й повертати передумав, – поморщившись, но согласно кивнул Лука, выравнивая горизонталь штурвалом. – Щось цiкавiше знайшов?

Чего там поинтереснее нашёл командир, прапорщик Тютюнник рассмотрел сразу, – на то он, в конце концов, и наблюдатель. Мишень, и вправду, была куда привлекательней, но только в глазах будущего «полного Георгиевского кавалера». Не то, чтобы самого Луку вполне удовлетворила бы, скажем, одноимённая медаль, но ведь и любой полевой командир предпочёл бы истребление неприятельского артиллерийского обоза вот этому вот призу тщеславия.

Конечно, это был штабной автомобиль. Как иначе понимать, что в клубах ржавой пыли, беспощадно подскакивая и мечась из стороны в сторону пуганой курицей, несётся этакий красавец? То и дело вспыхивает оркестровой латунью обод радиатора, чаши фар, что твои литавры, клаксоны в три горла этакими геликонами. Прямо, не авто, а Принцесса дорог. Добро хоть, кожаная крыша не отсвечивает каретным лаком…

(Как потом выяснилось, не Принцесса, а Принц всё-таки: «Prince Henry Vauxhall», модель 14-го года.)

Но и белесые разводы пыли на тенте, парусно хлопающем на рёбрах, не делали автомобиль «фронтовиком». Вооружённым глазом видно – достал Лука из фанерного футляра Цейссовский бинокль, – что попал бедняга, что называется, в переделку. Небось приехал укреплять дух зрелищем генеральских папах, а то и союзнических «Pickelhaube» с золотым шпилем на чёрной лакированной макушке, может, даже для киносъёмки в «Рейхс Хроник». В любом случае точно не для галопа под пулями такая краса. Тут уж и мысли штабс-капитана читать не приходится, он их сейчас сам распечатает на «ремингтоне», что установлен там, на носу, на треноге. Вот уже и отвёл затвор ижевского «Виккерса», провернув на себя рукоятку…

Не оборачиваясь, помахав прощальным жестом вниз, Кирилл дал команду второму пилоту «нырнуть носом», – это ещё градусов двадцать обзора, что в переводе на сажени, помноженные на скорострельность 600 выстрелов в минуту, ого сколько. Времени на прицельную стрельбу, один чёрт, нет. Сейчас нырнёт внизу пылевая эта комета под самолётный редан, и более не увидишь её в прицеле, аж пока не сделаешь полный боевой разворот, а то и вовсе уйдёт шустрая мишень вправо-влево, не дожидаясь, пока под тобой «театр боевых действий» обернётся, как карта на штабном столе в руках нерасторопного денщика.