Прощание с «Императрицей»

– Ну да, – размашистым кивком согласился статский советник. – Служить у немца для наших поляков никогда не было проблемой, даже если мы об этом и знали. Пущай и нашим и вашим, как водится. И всё-таки? – прищурился он, как и должно куратору дипломатической разведки. – На Рейхсхеер этот их, прости господи, поработать тебе довелось?

Алексей Иванович попытался посмотреть на сына с выражением лица гоголевского Тараса Бульбы, однако вышло сие неубедительно. После третьей стопки «Смирновской», извлечённой из тайного сейфа за портретом Николая II («из-под царской полы», как любил говаривать сам советник), взгляд его был и маслянист и умилен, сколько бы ни поводил кустистыми седыми бровями, – родительское счастье бросалось в глаза так же, как и работа парикмахерских щипчиков в строгих бровях.

Но на не слишком натуральную строгость папеньки Николай, привыкший к ней с детства как объявленный «недоросль», и реагировал соответственно – как гимназист с унылым аттестатом: бодро и красноречиво.

– Увы, для фирмы, где работал мой прототип до того, как угодил в Сибирь, я был потерян ещё до войны. Так что, до определённого момента, никакого отношения к «Stock & Co. Berlin-Marienfeld» не имел, не замечен, никоим образом не содействовал, и…

– Не скачи, – властно осадил его родитель ладонью, как когда-то на лошадке папье-маше посреди кухонной разрухи. – Что значит «увы» и почему только «до определённого момента»? Это до какого-такого?

– До того как я, будучи натурализованным инженером Данцигской верфи Борисом Радецким…

– Данцигской? – снова перебил его Алексей Иванович, но уже менее удивлённо. И ответ сына вполне удовлетворил его предположение похвальной логикой.

– Ну, во-первых, это ближайший был город, где на польского инженера не сбегутся посмотреть даже бродячие собаки. Инженеров там хватает, как и работы для них вполне неприметной. От верфи и электростанции до консервного завода и автомастерской. Я вот на Имперской верфи так и вовсе потерялся в канализации. А из большого порта, несмотря даже на блокаду, выбраться можно на нейтральном судне и хоть к чёрту на кулички. Без того чтобы напороться на полевую жандармерию вблизи фронта – это, с вашего позволения, во-вторых.

Капитан Иванов хоть и вольно, но с чёткостью и дикцией рапорта докладывал, несмотря на то что после германских шнапсов и датского джина отечественная разобрала душевно, как пресловутый «дым отечества». Даже котище Уинстон, тянущий из-под локтя ломтик сёмги с закусочного блюда, заслужил от него только поощрение в виде ломтика ещё и лимона, от которого, впрочем, великодушно отказался.

– Итак? – погрозив коту воображаемыми «ножницами», поторопил Николая отец. – Когда тебе так и не удалось выбраться из Данцига в какую-нибудь нейтральную страну…

– Почему не удалось? – пожал плечами Николай.

И вместе с ним – каперанг Садовский, что, хоть и мучительно морщил лоб после каждой рюмки, но следил за беседой с выражением пристрастного секунданта, явно сочувствуя «блудному сыну».

– Вполне удалось, – продолжил гвардейский капитан. – Я уже договорился с капитаном шведского сейнера о контрабанде своих пяти пудов живого веса, как тут…

Николай, явно увлекаясь, интригующе помахал пальцем. Однако вольность была прощена строгим батюшкой: рассказ о заграничных приключениях Николая делался многообещающим. И Алексей Иванович, и Глеб Михайлович Садовский, капитан 1-го ранга из Технического комитета Адмиралтейства, невольно придвинулись к рассказчику:

– Ну-ка, ну-ка…

– Это едва не стоило мне разоблачения, – усугубил Николай, усугубляя заодно и «дым Отечества» новой стопкой и машинально последовавшей папиросой.

Слушатели терпеливо подождали, пока неподатливый «Оттоманъ» задымится.

– Мне вдруг поступило предложение из Главного инспекторского бюро флота в лице «оберлейтнанта цур зее»[29] господина Фердинанда Вальдо принять участие в одном секретном испытании.

– Тебе, инженеру канализации? – недоверчиво хмыкнул Алексей Иванович.

– Вообще-то «канализацией» мы промеж себя называли систему шлюзов и дренажа на имперской верфи, – с неким даже достоинством уточнил Николай. – А я понадобился потому, что, как поляк, если не в совершенстве, то достаточно знать был обязан русский язык. Верите? – осклабился Николай.

Но отец призвал его взглядом к серьёзности, да и Садовский насторожился.

– Что же они такое испытывали, что им русский язык понадобился? – каперанг спросил уже как инспектор Технического комитета Адмиралтейства. И присел, не глядя, на вездесущего Уинстона.

Тот, понимая важность момента, высвободился молча.

– Испытание и в самом деле было столь необычное, что я поначалу вообще не мог определить ни цели его, ни сути, пока не сообразил, что это есть… как бы так сказать… репетиция и причём детальная, некоей секретной операции. Детальная, вплоть до репетиции всех деталей, – уточнил Николай, только нагнав больше туману.

Что, впрочем, и сам понял по лицам собеседников – крайне заинтригованных и крайне же озадаченных. Не в последнюю очередь степенью его трезвости.

– Пожалуй, зайдём по-другому, – решил капитан Иванов.