Прощание с империей

В этот момент почувствовал, что правый рукав моего пальто стал горячим и мокрым. Боли ещё не чувствовал, просто закрыл плечо батистовым платком. Уже через несколько минут столкнулся с полковником, который только что отдавал команды стрелять по людям. Всмотрелся в его полноватое лицо с аккуратно подстриженными усами. Кажется, глаза его сейчас ничего перед собой не видели, совершенный взгляд сумасшедшего. Приподнявши свою шапку, вежливо спросил у него разрешения пройти к Александровскому парку, чтобы взять извозчика и поехать к доктору. В подтверждении такой необходимости показал полковнику своё правое плечо и окровавленный носовой платок. С минуту он слушал мои сбивчивые объяснения, а потом ударил револьвером прямо в лицо. Ноги у меня подкосились, и я рухнул мостовую.

– Да и идите куда хотите, хоть к чёрту, – выкрикнул он и, добавив площадное ругательство, отвернулся. К нам подбежал какой-то офицер в длинной до пят шинели и помог мне подняться.

– Николай Карлович, что же вы делаете? Вы же выпускник Пажеского корпуса! Вы ещё будет стрелять? – обратился он к полковнику.

– Разве вы не видите, что мне уже не в кого стрелять? Вся эта сволочь трусливо разбежалась.

– Здесь много раненых, люди нуждаются в помощи.

– Идите своей дорогой. Не ваше это дело…

Меня бил сильный озноб, голова кружилась, перед глазами плыли какие-то пятна. Я держался в сознании и почему-то всё время думал, что теперь мне не следовало терять свой платок, на котором заботливой женской рукой была вышита моя монограмма. Она, как невидимая связующая, давала мне силы.

Вместе с офицером мы пошли вдоль Мойки к Певческому мосту. У первого же дома увидели лежавшего дворника с бляхой на белом фартуке и рядом женщину, которая сжимала за руку ребенка. Все они были мертвы. Дальше нам ещё несколько раз попадались убитые и раненные. Заметив нас, раненые протягивали руки и просили помощи.

– Идёмте скорее, – сказал офицер. – Неизвестно, что сейчас здесь будет дальше.

Словно в подтверждение этих слов мы увидели, как по соседней улице проскакало несколько кавалеристов лейб-гвардии Конного полка, которые без всякого разбора рубили своими шашками всех встречавшихся на их пути. Кажется, таким образом, гвардейцы осуществляли «зачистку» городской территории после расстрела уличных толп. Возле Певческого моста нам удалось поймать извозчика и добраться домой, сразу же послали за доктором. По счастью, пуля прошла через мягкие ткани, рану быстро заштопали. Если бы не изрядная потеря крови, моё состояние можно было бы считать вполне удовлетворительным.

Через пару дней я уже бойко разгуливал по комнате, шутил с молоденькой сестрой милосердия, пришедшей делать мне перевязку и наговаривал Шурочке по горячим следам событий свою будущую статью в «Петербургскiй листокъ», весьма популярную газету. В те годы её с одинаковым успехом можно было обнаружить в модной гостиной, уборной актрисы или кабинете общественного деятеля. Шурочка с восхищением смотрела на меня выпуклыми голубыми глазами и старательно записывала каждое слово.

Третьего дня сюда приехал оказавший мне помощь гвардейский офицер. Не знаю, чем бы всё это могло кончиться без его участия. Моим добрым ангелом и спасителем в тот день оказался подполковник Павел Андреевич Поливанов. Он-то и рассказал мне, как газетчику, что ему уже пришлось разговаривать с кем-то из больших чинов. Мнения приходилось слышать самые разные. В Петербурге 9 января гвардия действовала по всем правилам ведения реального боя и манёвра. Говорили, что спровоцировали применение оружия какие-то агитаторы, подстрекавшие толпу и склонявшие солдат на свою сторону.

Наверное, под влиянием незабытого яркого впечатления о кровавом событии и мыслей своей статьи, я не сдержался и горячо высказал ему всё, что думал по этому поводу. На мой взгляд, расстрел безоружных людей, шедших с иконами и хоругвями с просьбой к своему государю, помазаннику божьему, был страшной и трагической ошибкой, чреватой серьёзными последствиями. Понятно, что любое революционное выступление против монарха – противление самому Богу и поэтому являлось сатанинским делом. Но и государю совсем не следовало уезжать в Царское Село. Люди только хотели получить ответы на мучившие их вопросы. Нужно было просто встретиться с представителями этого шествия, а ещё лучше обратиться к пришедшим с балкона. Тогда бы все эти люди приветствовали царя, стоя перед ним на коленях и читали молитвы. Доброе слово к народу подняло бы авторитет власти и многих успокоило.