Читаем Прощание с коммунизмом. Детская и подростковая литература в современной России (1991–2017) полностью

Исследовательница подростковой литературы Роберта Трайтс показала, насколько литература young adult отличается от детской литературы. Что самое существенное, в этих книгах на передний план выступают социальные конфликты, проблемы власти и авторитета и те институции, с которыми подросткам приходится бороться, представленные чаще всего семьей, школой, судебно-полицейской системой и социально-классовыми структурами451. Если детские тексты стараются подчеркнуть важность места, занимаемого ребенком в мире, и пытаются обеспечить ребенку ощущение безопасности (постоянно подчеркивая: «все будет в полном порядке»), то подростковая проза делает полностью противоположное: герою-подростку необходимо принять социальные нормы для того, чтобы выжить в мире взрослых, поскольку «социальные институции больше и значительно сильнее, чем индивидуумы»452. Трайтс приводит в пример книгу Мориса Сендака «Там, где живут чудовища» (1963), классический, в ее понимании, пример детского текста, доказывающего безопасность окружающего мира. Герой книги Макс бунтует против родительского авторитета и мечтает стать королем диких чудовищ в далеких джунглях, там, где ему не придется подчиняться принятым нормам поведения и родительским правилам. Он безобразничает, и его отсылают в спальню без ужина. Его мечты становятся явью, он попадает на далекий остров. И что еще утешительней, когда он просыпается (или возвращается), неостывший ужин ждет его в уютной спальне, и ничто больше не омрачает отношений между ним и матерью.

Книги для подростков редко кончаются на столь оптимистической ноте. Согласно Трайтс, в подростковом произведении возможны лишь два исхода: протагонист либо принимает социальный порядок, либо погибает, символически или реально. Другими словами, «подростковая литература пишет не столько о взрослении, сколько о подростковой дилемме – подчинись социальному давлению или умри»453. Многие книги, считающиеся классикой жанра young adult – «Изгои» (1967) С. Э. Хинтон, «Пигмен» (1968) Пола Зиндала, «Шоколадная война» (1974) Роберта Кормье, «Дающий» (1993) Лоис Лоури, «Монстр» (1999) Уолтера Дина Майерса, – отражают именно эту мысль. Резкий контраст между принятием социальных норм и гибелью только подчеркивает особенности литературы young adult – ее гиперболизированную эмоциональность и мелодраматический стиль454.

Другой важнейшей чертой этого жанра оказывается его достаточно позднее возникновение, поскольку он появляется одновременно с молодежной культурой и подростковой потребительской культурой 1950‐х годов455. Трайтс настаивает на том, что появление подростковой прозы стало возможным только в эпоху постмодернизма, когда авторы углубились в исследование представлений о «социально-конструированных темах», а не просто изображали героев «индивидуумами с собственными идентичностями»456. Эти два аспекта подростковой прозы – постмодернистский упор на социальную конструкцию личности и тесная связь с подростковой потребительской культурой – особенно важны в постсоветском контексте. Следуя этой логике, российские подростки должны были сначала стать потребителями и таким образом обеспечить появление особой рыночной ниши; постсоветский капитализм, следовательно, оказывается ключевым моментом в развитии отечественной подростковой прозы.

Многие советские и дореволюционные произведения уже изображали подростков в качестве протагонистов, многие из этих героев были вынуждены приспосабливаться к социальным нормам своего времени или героически погибать за правое дело. В дореволюционную эпоху герои умирали от любви, болезней, родов, суицидов, дуэлей и на поле битвы457. Однако само по себе присутствие подросткового протагониста или стойкость героя в борьбе с врагами не делают произведение литературой young adult. Сюжеты «Лолиты» или романа и фильма «Изгоняющий дьявола» вращаются вокруг подростков, но эти произведения не относятся к жанру young adult. Ключевые отличия советских произведений, изображающих героическую молодежь, и постсоветских книг, написанных для подростков и юношества, очевидны. Протагонисты советской повести, подчиняясь социальным нормам, делают это «с перевыполнением плана» и с опережением ожиданий общества. Они погибают как настоящие герои – за революционное дело458. Если согласиться с Трайтс, что «все будет в порядке» – основная тема детской литературы, то в случае советской литературы такая задача оказывается откровенной утопической фантазией. Следуя этой логике, советская подростковая литература остается детской литературой, написанной для подростков, и ее основная цель – обеспечить советской молодежи ощущение защищенности, безопасности и веры в те общественные институты, которые призваны заботиться о детях и подростках.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / История / Альтернативная история / Попаданцы
Основание Рима
Основание Рима

Настоящая книга является существенной переработкой первого издания. Она продолжает книгу авторов «Царь Славян», в которой была вычислена датировка Рождества Христова 1152 годом н. э. и реконструированы события XII века. В данной книге реконструируются последующие события конца XII–XIII века. Книга очень важна для понимания истории в целом. Обнаруженная ранее авторами тесная связь между историей христианства и историей Руси еще более углубляется. Оказывается, русская история тесно переплеталась с историей Крестовых Походов и «античной» Троянской войны. Становятся понятными утверждения русских историков XVII века (например, князя М.М. Щербатова), что русские участвовали в «античных» событиях эпохи Троянской войны.Рассказывается, в частности, о знаменитых героях древней истории, живших, как оказывается, в XII–XIII веках н. э. Великий князь Святослав. Великая княгиня Ольга. «Античный» Ахиллес — герой Троянской войны. Апостол Павел, имеющий, как оказалось, прямое отношение к Крестовым Походам XII–XIII веков. Герои германо-скандинавского эпоса — Зигфрид и валькирия Брюнхильда. Бог Один, Нибелунги. «Античный» Эней, основывающий Римское царство, и его потомки — Ромул и Рем. Варяг Рюрик, он же Эней, призванный княжить на Русь, и основавший Российское царство. Авторы объясняют знаменитую легенду о призвании Варягов.Книга рассчитана на широкие круги читателей, интересующихся новой хронологией и восстановлением правильной истории.

Анатолий Тимофеевич Фоменко , Глеб Владимирович Носовский

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное