Читаем Прощание с мирной жизнью полностью

Прощание с мирной жизнью

Франц Карл Вайскопф

— Брось, Антон, не дури! — остановил его брат, нахмурив лоб.

Антон изобразил на лице простодушие.

— Почему? Если меня просят…

— Разумеется. Мне ни в коем случае не хочется нарушать веселье.

— Вот видишь! — Антон покосился на брата.

Тот вместо ответа пожал плечами.

— Пожалуйста, не стесняйтесь. Мы слушаем! — попросил Польди.

Антон кивнул, поднес гармонику к губам и начал.

Довольный майор покачивался в такт музыке и подпевал. Когда Антон кончил, он захлопал в ладоши.

— Браво, брависсимо! В самом деле шикарная песенка.

— А текст какой! — И Антон прищелкнул языком. Брат сделал движение, словно желая его удержать, но Антон уже запел и при этом покачивался, как до того Польди.

С княжеского ложаСтащим конкубину,Стащим конкубину,Лети кувырком!Смажем гильотину,Смажем гильотину,Смажем гильотинуКняжеским жирком!

Он кончил, лицо его выражало мальчишескую радость. Остальные глядели в разные стороны. Польди упал на сиденье, вытянул ноги и с ужасом смотрел на Адриенну.

— Я тебя предупреждала! — крикнула она с нервной усмешкой. — Предупреждала!

Роберт Каливода вмешался и, как всегда, спокойно все растолковал.

— Это старая революционная песня, — начал он, словно объясняя членам рабочего кружка «Равенство», — в сорок восьмом году ее много пели. Потом позабыли. И только наша социалистическая молодежь снова возродила ее вместе с другими старыми революционными песнями. Она звучит несколько кроваво, но это совершенно понятно, если принять во внимание социально-политическое положение того времени, когда она возникла, — в начале марта, так ведь?

Польди пробормотал что-то вроде: «Да, да, конечно!» — и несколько раз застегнул и расстегнул пиджак.

Адриенна тоже пришла на помощь.

— Роберт хочет сказать, что мартовская реакция вызвала в угнетенных народных массах особенно сильную ненависть к абсолютизму, аристократии и тому подобному и что эта ненависть часто находила очень примитивное выражение, потому что классовое самосознание тогда еще не было развито, и рабочее движение делало только первые шаги, понимаешь? — Она смотрела на Польди в ожидании ответа, серьезная, как учительница, и в то же время гордая, как девочка, хорошо вызубрившая поздравительное стихотворение.

— Да, да, понимаю, но, Адриенна, скажи на милость, какого черта, пардон… я никак не возьму в толк, при чем тут ты, какое тебе дело до этого пролетарского, ну, как это называется? Э, да все равно… — Польди беспомощно смотрел то на одного, то на другого.

Раскрасневшаяся Адриенна возразила со снисходительностью первой ученицы, отлично затвердившей урок:

— Разве ты не знаешь, что я в союзе социалистической молодежи? Мы все принадлежим к этому союзу, за исключением Антона, он только помогает нам во время агитационных поездок в деревню, вот как сегодня, когда мы выступаем против империалистической пропаганды войны.

Польди вскочил.

— Слушай, Адриенна, провались я на этом месте, если я хоть что-нибудь понял. Чем ты занимаешься? А-ги-ти-ру-ешь крестьян? Вы-сту-па-ешь против чего?

— Против подготовки войны империалистами. Я вижу, Польди, тебе надо все как следует разъяснить.

— Нет, спасибо! Спасибо! Скажи, ты, значит, разъезжаешь и… и произносишь речи?

— Нет, речей не произношу.

— Слава богу!

Вздох облегчения, вырвавшийся из груди Польди, согнал улыбку с лица Адриенны. Она опять заговорила с большой горячностью.

— Напрасно думаешь, Польди, я бы тоже произносила речи, если бы это было нужно. Но пока до этого не дошло. Но не беспокойся, если нужно будет, за мной дело не станет.

— Адриенна, как это можно, чтобы дама…

— Никакая я не дама. — Она топнула ногой. — Я не хочу быть дамой. А если ты полагаешь, что мне, как женщине, нечего путаться в дела, которые ты, вероятно, считаешь мужскими, то должна тебе сказать, что как раз мы, женщины, должны насаждать в сердцах людей ненависть к войне и социалистические идеи братства. Не из трусости и не из слабости, но потому, что мы хотим, чтобы наши братья и… — Она запнулась; краска залила ей лицо; но она преодолела смущение и продолжала очень громко: — Да, потому что мы хотим, чтобы наши братья и мужья добровольно отдавали жизнь за свободу, а не служили пушечным мясом, защищая династические или капиталистические интересы. — Она прижала стиснутые кулаки к груди. Рыжеватые пряди волос выбились на лоб. Она задыхалась. Театральность ее позы вдруг дошла до ее сознания. Она разжала кулаки, опустила руки и тихо закончила: — В общем, я только повторяю то, что сказала другая, и сказала гораздо лучше, Клара Цеткин — если это имя тебе что-нибудь говорит.

— Кажется, я что-то о ней слышал, — пробормотал майор. Он схватил шляпу. — Мне надо к себе в купе, мы подъезжаем. Разрешите откланяться, господа! Честь имею! — Он так заспешил, что споткнулся о ноги Йозефа.