Прощание с мирной жизнью

— Я забыла еще сказать, д. д. Прости, что я тебя задерживаю, но дело вот в чем: Марко хотелось бы, чтобы вы оба, ты и он, познакомились несколько ближе, маневры представляются ему прекрасным для этого случаем. Ты ведь получил приглашение? Может, и я могла бы поехать?

— Нет! — В голосе Александра, сразу ставшем глухим и хриплым, звучал гнев. Очевидно, этот Гелузич полагает, что обвел его вокруг пальца. Просчитались, сударь! И как еще! Складка между бровями дрогнула. — Нет, и речи быть не может.

Валли со страхом смотрела на него.

Подозрение Александра, что Валли — сознательная сообщница Гелузича, улетучилось.

— Нет, — повторил он уже спокойно, — ничего не выйдет! — Он одумался. Почему не взять быка за рога? Гелузич хотел поближе с ним познакомиться? Ну что же, можно пойти ему навстречу. Ого!

Валли заметила перемену в лице Александра.

— Значит, я могу сказать Марко, что ты согласен? — обрадовалась она. — Ах, ты мой милый, славный, дорогой д. д.! Больше я тебя ни на секунду не задержу. Уже ушла, совсем ушла.

III

— Фрейлейн Шёнберг!

— Что прикажете?

— Я вижу, накрыто на лишнюю персону. Это вы распорядились?

— Да, фрау фон Трейенфельс. Господин Рейтер сказал, что сегодня к обеду ожидается гость.

Фрау фон Трейенфельс величественным жестом поднесла к глазам лорнет и окинула экономку таким взглядом, что та сразу умолкла.

Каролина медленно опустила лорнетку.

— Собственно, кто здесь распоряжается, на сколько персон накрывать на стол: вы, фрейлейн Шёнберг, или я?

Экономка позеленела от злости. Но ответила медоточивым голосом:

— Я думала… — и снова умолкла под взглядом Каролины.

— В дальнейшем я попросила бы вас, милая моя, не думать и, когда я приказала накрыть стол на одиннадцать персон, распорядиться, чтобы было накрыто на одиннадцать. Поняли? А теперь позаботьтесь, чтобы двенадцатый куверт исчез со стола.

— Прошу прощения, но господин Рейтер настоятельно…

Чувство собственного достоинства на мгновение изменило Каролине:

— Довольно! Видали вы что-либо подобное? — Она достала из сумочки флакончик с нюхательной солью и снова обрела прежнее величие осанки. Теперь она продолжала уже спокойным, но резким тоном: — В том, что касается домашних порядков, высшая инстанция для вас я, фрейлейн Шёнберг. Я полагаю, вы уже достаточно живете у нас в доме и должны это знать. А теперь — уберите это! — Лорнет описал изящную дугу и остановился против накрытого рядом с постоянным местом Александра прибора, словно собираясь проткнуть его, как рапирой.

Экономка вся сжалась от Каролининой отповеди. Она втянула голову в плечи, дрожащими руками сняла со стола и унесла изгнанные тарелки.

Каролина фон Трейенфельс следила за ней с нескрываемым торжеством, а затем навела через плечо лорнет на Ранкля — свидетеля этой сцены.

— Замечательно! — воскликнул он и подошел к Каролине. — Вы неподражаемы, дорогая тетушка! Но вы видите, я был прав: он действительно намерен ввести в дом эту особу.

— Можешь быть спокоен, милый Фридрих, я не премину информировать его, как я понимаю правила приличия, которые обязан соблюдать глава семьи.

— Ну разумеется, в этом я убежден. — Ранкль поклонился. — Только, по моему мнению, недостаточно просто объяснить ему нашу точку зрения. — Он подкрутил вверх кончики усов. — В конце концов я не возражаю, пусть занимается амурными делами, хотя в его пятьдесят шесть лет уже можно было бы остепениться, но что делать, у него несколько излишне горячий темперамент; я не принадлежу к тем, кто осуждает мужчину за то, что нижние юбки его… гм, гм… так вот, я полагаю, мы не ригористы, но все же честь семьи… я даже подумать не решаюсь, какие это может иметь последствия для меня — ведь я на государственной службе, — если отец моей жены открыто проводит время с… хм, хм… словом, я считаю необходимым ему это совершенно прямо…

— Chut, elle revient![63] — прошипела Каролина и глазами показала на экономку, которая вернулась, чтобы забрать также лишний столовый прибор и стаканы. — Ah, oui, c’est ce qu’il fallait faire sans doute[64], ах, пардон, я всегда забываю, что ты не говоришь по-французски.

— До сих пор я вполне обходился знанием классических языков и немецким.

— Но, mon cher, чего ты так рассердился?

— Рассердился? Что вы, тетушка! Я только считаю, что нельзя пренебрежительно относиться ко всему национальному. Даже в мелочах, хм, хм… — Ранкль замолчал. Дверь в гостиную открылась, и в столовую вошли все члены семьи, за исключением Александра.

Каролина отступила на шаг и холодно спросила:

— В чем дело?

— Мы думали, д. д. пришел и можно садиться за стол, — заявила Валли. — У нас уже бурчит в животе.

— Mon dieu, Валли, неужели тебе нравится эпатировать нас такими грубыми выражениями! Нет, дедушка еще не пришел, и мне не хотелось бы ответить на нарушение этикета несоблюдением его с нашей стороны. — Каролина с церемонным жестом обратилась ко всей компании: — Должна вас попросить запастись терпением.