Прощание с мирной жизнью

— Не так это легко, а, Польди, как ты думаешь? — Валли ткнула в бок стоявшего рядом майора, который задумчиво глядел в пол. — Мне кажется, у тебя от голода уже в голове затуманилось. Что это Монтебелло делает? — Валли увидела, что фрейлейн Шёнберг приняла один стул. — Да, придет или нет дедушкина?.. — Она заметила многозначительный взгляд, которым обменялись Каролина и Ранкль, и замолчала.

Ранкль не выдержал:

— Ты откуда знаешь об этой особе, Валли?

— Ш-ш-ш! — прошипела тетя Каролина.

Ранкля это не остановило.

— В конце концов нечего от них скрывать! Но, может быть, тетушка, вы сами осведомите семью?

— Мерси, у меня и без того нервы расстроены.

— Что здесь, собственно, происходит? — спросила Елена. — Ничего не понимаю. — Она сдула со лба челку, посмотрела на всех по очереди, тронула за локоть мужа. — Макс, можешь ты объяснить, что здесь происходит?

Ее утомленный супруг равнодушно пожал плечами.

Ранкль многозначительно откашлялся.

— Ни дать ни взять тенор-любитель, — шепнула Валли кузине, которая даже не усмехнулась. — Господи, какие вы все серьезные, зверски серьезные!

— Дорогие мои, — начал тем временем Ранкль, — я чувствую себя обязанным сообщить вам прискорбный факт. Если бы вопрос шел не о добром имени и чести всей семьи, я бы молчал. Но я человек с развитым чувством ответственности, я супруг и отец, поэтому мне надлежит возвысить свой голос, если глава семьи не стесняется привести свою любовницу…

— Фридрих, как ты можешь так говорить? — крикнула Оттилия.

— Не беспокойся, Оттилия! Я знаю, что делаю; я понимаю и уважаю твои дочерние чувства…

— Нет, это не потому. — Взгляд Оттилии искал сына, спрятавшегося за спиной майора. — При мальчике!

Ранкль жестом судьи, отклонил ее возражение.

— Именно потому, что здесь присутствует Франц Фердинанд, который, надеюсь, вырастет истым германо-австрийцем, и считаю я своим долгом и тяжелой обязанностью называть вещи своими именами. Да, глава этой семьи не постеснялся пригласить к обеду вместе со своими детьми и внуками и свою метрессу. Я полагаю, что этика и самоуважение…

— Фарисей! — крикнула Адриенна хриплым от волнения голосом. Общее внимание обратилось на нее. Нервно теребя перчатки, она повторяла: — Фу, как противно, как противно, какой лицемер!

— Что ты себе позволяешь? — завопил Ранкль и поднял руку.

— Лицемер! — Адриенна вскинула голову. На ее белом как мел лбу явственно проступили веснушки. Она закрыла глаза, будто ожидая удара.

Оттилия вцепилась в мужа.

— Фридрих, ради бога, успокойся!

— Оставь меня, — прохрипел Ранкль, лицо которого пошло красными пятнами. — Я научу ее уважению к старшим.

Оттилия еще крепче вцепилась ему в рукав.

— Польди, иди сюда, удержи его. Это может плохо кончиться!

Теперь уже кричали все сразу. Но тут пронзительный вопль Каролины фон Трейенфельс заглушил шум голосов.

— Assez![65] Вы меня раньше времени в гроб вгоните! — Она упала на стул. Флакончик с нюхательной солью выскользнул у нее из рук и разбился. Запахло мускусом.

Наступила тишина. Валли прижала к губам носовой платок. Макс Эгон старательно тер руки и покашливал. Все повернулись к нему. Он неуверенно улыбнулся, медленно открыл рот:

— Н-да, тяжело, тяжело…

Елена нервно рассмеялась. Теперь уже не могла больше удержаться и хихикавшая в платок Валли. Франц Фердинанд вторил ей.

Ранкль метнул на сына гневный взгляд.

— Сию минуту замолчи, болван!

Его слова только подстегнули Франца Фердинанда и Валли, расхохотавшихся еще пуще.

Не помня себя от гнева, Ранкль размахнулся и отпустил сыну звонкую оплеуху. В эту минуту появились Александр с Иреной.

IV

В течение секунды все молча застыли на месте.

«Значит, вот они какие!» — думала Ирена. Она знала семью Александра из его предварительных описаний. Она приготовилась к тому, что будет принята не очень радушно. Иллюзий у нее не было. И все же она чувствовала сейчас робость и волнение, как перед выходом на сцену. Тайком поглядывала она на Александра. Губы его кривила ироническая усмешка. Ирена почувствовала, что к ней возвращается уверенность. Она улыбнулась.

«Не больше двадцати пяти, — решила Каролина. — Она годится ему во внучки. Quelle perversité!»[66] Громко стукнув, захлопнула она лорнет.

«Хороша, — вынесла свое суждение Елена, — даже очень хороша. И какое счастливое лицо. Ах, господи, как бы хотелось быть такой же молодой и счастливой. Но вдумчивой ее, пожалуй, не назовешь».

«Сознательно нарушает она буржуазные устои? — задавала себе вопрос Адриенна. — Или только из женского чувства? Но как может в наши дни молодая женщина быть только женщиной!»

«Чуть шире меня в бедрах, — констатировала Валли, — а то бы вполне могла носить мои платья. Рот у нее наивный, как у девочки. Очень изысканная! Грудь красивая. Интересно, натуральные медно-рыжие волосы на висках или крашеные? Во всяком случае, это очень шикарно».

Александр прервал молчание: