Прощание с мирной жизнью

— Я наперед знал, что редакторов будут уговаривать выпускать газету с помощью добровольцев — штрейкбрехеров, как вы их называете. Так и вышло, сейчас налаживают выпуск газеты. Ну, а я не хотел в этом участвовать. Хотя бы из-за вас, Адриенна. — Он провел рукой по волосам, вращая влажными блестящими глазами.

— Вот это здорово! — воскликнула Адриенна, как будто не расслышав последней фразы. — Это вы хорошо придумали. — Но тут же серьезно прибавила: — Знаете, я правда рада, что вы не захотели стать штрейкбрехером, то есть я знала, что вы не стали бы штрейкбрехером, но… Короче говоря, я пришла предложить вам оказать настоящую услугу делу рабочих.

Франк насторожился. От слов Адриенны ему стало как-то не по себе. Однако он довольно решительно произнес:

— На меня вы всегда можете рассчитывать, фрейлейн Адриенна. — И при этом он, как бы случайно, коснулся ее руки.

Адриенна отдернула руку.

Франк готов был сам себе надавать пощечин. А, черт, и почему у него всегда потные пальцы! Но нет, это, верно, был просто рефлекс, Адриенна невольно отдернула руку. Когда она опять заговорила, ее речь и по тону, и по содержанию была очень сдержанной.

— Вот и прекрасно, господин Франк! Видите ли, я всегда верила, что основа у вас хорошая. Так вот, дело в следующем. — Она подвинулась к нему и понизила голос: — Как вы знаете, предпринимателям не удалось найти среди наборщиков достаточное число штрейкбрехеров. Поэтому хотят обучить редакторов наборному делу, об этом вы, верно, уже слышали. Таким образом, будут выходить хотя бы две-три газеты взамен всех. Из редакции «Тагесанцейгера» вызвалось шестеро. Руководство стачкой считает, что чрезвычайно важно переубедить этих шестерых или хотя бы некоторых из них. Тут вы бы, конечно, могли быть очень полезны. Вы знаете своих коллег и представляете себе, как лучше к ним подступиться. Ну так что же надо сделать, чтобы облегчить вам задачу?

Франк отодвинул свой стул.

— Простите, фрейлейн Адриенна, но так, как вы себе это представляете, дело не выйдет.

Адриенна не поняла его.

— Мы совсем не собираемся указывать вам какой-то определенный путь, господин Франк. Руководство забастовкой предоставляет вам выбор средств.

Франк ответил не сразу. Он упорно смотрел на пролитую на мраморный столик воду и, обмакнув в нее указательный палец, водил им в разные стороны, рисуя лучики.

— Не такое это простое дело, — сказал он наконец, вытянув губы.

— Как? Что вы хотите сказать?

Он сделал глубокий вдох, как пловец перед тем, как нырнуть, и торжественно заявил:

— Вы глубоко заблуждаетесь, фрейлейн Адриенна. К сожалению, я… я не чувствую себя в состоянии… я должен отклонить это предложение как таковое.

— Но я не понимаю вас, господин Франк. Вы только что сказали, что я могу всегда на вас рассчитывать.

— Да, конечно. Только в данном случае это, к сожалению, невозможно.

— Позвольте, но теперь уже совсем непонятно. Ведь перелом ноги вы симулировали, чтобы не быть штрейкбрехером?

— Ну да, конечно.

— Конечно? А когда от вас требуют, чтобы вы доказали свои взгляды на деле, вы отказываетесь. Простите меня, но одно противоречит другому. Я не понимаю…

— Адриенна! — это прозвучало как стон. На лбу у Франка выступили капельки пота. Собственное поведение явно причиняло ему страдание. Голос его прерывался, когда он опять заговорил: — Прошу вас, не подумайте… но, если я сделаю то, что вы от меня требуете, мне уже нельзя будет работать в редакции.

— Ах, вот что! — Адриенна сдвинула брови и опять стала похожа на помолодевшего Александра. — Вы боитесь потерять место. А я думала, что вы за рабочих, за право и справедливость.

Франк воздел руки. Он хотел объяснить Адриенне, что он не просто боится потерять место в редакции. Здесь гораздо более сложные обстоятельства. Он хотел сказать: «Не поймите меня превратно, я за то, что хорошо, за справедливое общественное устройство — или как вы это там называете. Но раньше мне надо стать большим журналистом. Хотя бы для того, чтобы гораздо эффективнее бороться за ваши идеалы. Неужели вы этого не понимаете?» Нет, она явно не понимала, и не было никакого смысла убеждать ее, что он бы тоже предпочел быть пламенным идеалистом, бескомпромиссным и независимым, — но он этого не может, потому что ему ничего не падает с неба и никто о нем не заботится. Для нее все, конечно, куда проще, куда легче; чем рискует она, делая революционный жест? Она всегда может отступить под прикрытие рейтеровского имени и капитала.

— Вы несправедливы ко мне, — выдавил он наконец из себя, в горле у него сидел комок, — все как будто говорит против меня. Я знаю. Но вы увидите… Ах, все мои слова ни к чему, вы не можете не осудить меня. Но если… нет, это бесполезно.

Адриенна встала. На языке у нее вертелся резкий ответ. Но вдруг она почувствовала жалость, ей самой показавшуюся неуместной, но преодолеть ее она не могла.

— Нет, я не осуждаю вас, — сказала она, не глядя на Франка. — В таких случаях каждый должен решать сам. Поступайте так, как считаете нужным. Прощайте!