Прощание с мирной жизнью

Валли, скривив губы, перечитала написанное, опять взялась за перо, помедлила. Ее взгляд упал на конверт, заложенный между листами дневника. «Ах, еще записка от Польди!» Она покачала головой. Зачем она понадобилась капитану фон Врбата? Если бы кто другой, а не Польди пригласил ее к шести часам в кондитерскую Штутцига, где они могут «спокойно посидеть и поболтать», она бы ни на минуту не усомнилась в его намерениях. Но Польди — нет, это невозможно!

Валли решила, что заставит его прождать напрасно. Да сейчас уже и поздно. Она взглянула на часы. Двадцать пять минут шестого. Да, несомненно, слишком поздно. Она захлопнула дневник и выбежала из библиотеки.

IV

Фрау Оттилия Ранкль поспешила отложить вязанье. Она услышала шаги мужа в передней. По тому, как он отрывистыми движениями, словно выполняя ружейные приемы, повесил шляпу и пальто, снял гамаши и при этом все время насвистывал, хоть и не очень верно, но зато лихо, марш Радецкого, — по всему этому Оттилия поняла, что он в приподнятом настроении. Ее круглое, уже немного поблекшее лицо просияло. Быстро прошла она на кухню помочь служанке приготовить послеобеденный кофе.

— Что ты хочешь к кофе, — крикнула она с порога кухни в переднюю, — пышки, или штрицель, или и то и другое?

Ранкль, большой сластена, притворялся, будто уступает этой не мужской слабости в угоду дамам.

— Ну, ну, не стоит хлопотать! — сказал он равнодушным тоном.

Он стоял перед большим зеркалом гардероба и тщательно рассматривал себя. По-видимому, он остался доволен. Стрижка бобриком, закрученные вверх усы, синий шевиотовый пиджак, обрисовывающий талию, — все это вместе придавало ему бравый военный вид, что каждый раз приводило его в восхищение.

— Молодец, молодец, Ранкль! — похвалил он сам себя.

До него донесся аромат кофе и булочек. Из столовой послышался голос Оттилии:

— Фридрих, кофе на столе!

— Хорошо. Сейчас иду.

Ранкль смахнул пылинку с борта пиджака и взял портфель, который, войдя, положил в передней на столик. Он сунул его под мышку. При этом его круглое, надутое лицо расплылось в улыбке. В портфеле, кроме тетрадей с сочинениями учеников седьмого класса (Ранкль был их классным наставником), лежало несколько листов плотной бумаги с переписанным начисто стихотворением, над окончательной шлифовкой которого он потрудился, пока класс был занят сочинением на тему «Необходимость мореплавания, или О значении Австрии как морской державы».

В стихотворении воспевались геройские подвиги, совершенные в сражении при Меленьяно^{42} австро-венгерским одиннадцатым пехотным полком его высочества принца Иоганна-Георга Саксонского. В годовщину этого сраженья офицеры и резервисты одиннадцатого полка собирались на так называемую братскую трапезу, в которой принимала участие делегация от саксонского офицерства. Одиннадцатый полк считался одним из самых привилегированных; его называли кавалерийским полком от инфантерии. Банкеты в память битвы при Меленьяно пользовались особой славой: меню на них было изысканное, в значительной мере это объяснялось желанием импонировать полковым товарищам из Германии. Шампанское подавали уже за жарким; банкет всегда украшал своим присутствием какой-либо высокопоставленный гость. В этом году братская трапеза обещала быть особенно блестящей: ожидался один из последних ветеранов сраженья при Меленьяно — убеленный сединами генерал-лейтенант. Тост в честь императора должен был произнести эрцгерцог, который на время своей военной службы был приписан к одиннадцатому полку. А прочитать стихотворение на открытие банкета вызвалась дочь командира дивизиона. Почетная задача сочинить соответствующий случаю стихотворный пролог была возложена на Ранкля, правда, не без стараний с его стороны. Потребовалось не раз ходить на поклон и интриговать, чтобы преодолеть происки конкурентов, которые могли аргументировать капитанским чином, в то время как Ранкль был всего обер-лейтенантом в отставке. Но он своего добился. Он торжествующе выпятил грудь и сам перед собой расшаркался.

— Фридрих, кофе на столе! — снова позвала его Оттилия.

— Имей терпение! Сейчас иду.

Ранкль вошел в столовую молодцеватым шагом, который сделал бы честь любому генералу на смотру.

Оттилия стояла около стола и украшала полные доверху кофейные чашки белыми шапочками из взбитых сливок. Манил нарезанный ломтиками штрицель с вкрапленными в него янтарными изюминами и желтоватым миндалем. Мягкие пышки таяли во рту.

— Ах-ах-а… — Ранкль считал мягкую мебель баловством и потому в кресле всегда сидел прямой, как палка, но сегодня он против обыкновения удобно уселся на красном плюшевом диване, откинулся на спинку и даже вытянул ноги. — Ах-ах-а.

— Еще пышку? — спросила Оттилия и стукнула лопаткой для пирожных.

— Спасибо. Пожалуйста. — Голос Ранкля звучал приветливо. Он был в добром настроении и потому похвалил жену: — Пышки, Оттилия, удались на славу.

— Правда? Ты находишь? — Оттилия покраснела от неожиданного комплимента.