Прощание славянки

Нет сомнений, что если бы ткань нации в тылу не порвалась, русская армия снискала бы себе новые лавры побед в кампании 1917 году.

По всей вероятности, она оказала бы на противника нужное давление, чтобы сделать победу союзников возможной к концу года».

Ещё важнее взгляд изнутри Германии.

На этот счёт вполне ясно высказался ген. Эрих Людендорф, человек достаточно компетентный.

— Если бы русские, — говорил он, — в апреле или мае перешли в наступление и одержали хотя бы незначительные успехи, мы оказались бы тогда, как и осенью 1916 года, втянутыми в чрезвычайно тяжёлую борьбу. Наличие боевых припасов у нас также значительно снизилось бы. Когда теперь я мысленно переношу русские июльские успехи на апрель или май, то с трудом представляю, как бы верховное командование вышло из создавшегося положения. В апреле и мае 1917 году, несмотря на одержанную победу на Эне и в Шампани, только русская революция спасла нас от гибели…

Так оно и было.

Но точно также верно и то, что та самая «русская революция», которая спасла от гибели Германию, погубила русскую армию.

Как известно в марте к власти в России пришло Временное правительство.

В него вошли те самые либералы, которые, по меткому выражению Достоевского, и должны были погубить Россию.

Личностей в новом правительстве не оказалось. Оно было сформировано из представителей правой буржуазии и крупных помещиков, наиболее важные посты получили кадеты.

Они являли собой единственную в России либерально-демократическую партию и, будучи носителями «европеизированного» сознания, мечтали о преобразовании России парламентским путем по западному образцу.

Львов, Гучков, Милюков, Мануилов, Терещенко, Шингарев…

Это были честные и в большинстве своем способные люди, которые объявили амнистию политическим заключенным, провозгласили гражданские свободы, заменили полицию «народной милицией» и провели реформу местного самоуправления.

На большее они оказались просто не способны. По причине интеллигентской мягкости, с которой новое государство строить было нельзя.

Да еще в таких экстремальных условиях, в которых они очутились.

И как это ни печально для них, они, в отличие от Ленина, пытались делать революцию в белых перчатках.

«Что такое истинный кадет? — вопрошал в своих „Записках старого петербуржца“ Л. В. Успенский и сам же отвечал: — Прежде всего, все они были до мозга костей интеллигентами, даже интеллектуалами: полуполитическими деятелями, полупрофессорами.

Настоящий кадет выглядел, да и в глубине своей был человеком хорошо образованным, человеком с хорошими теоретическими познаниями по части истории страны, Европы, мира…

Среди них были англофилы…

Все они были несомненными западниками.

Всюду — и на кафедрах университетов, и на думской трибуне — они стремились быть прежде всего „джентльменами“…

Но при этом все они, начиная со своего идейного вождя и учителя Милюкова, оставались… „прекрасными теоретическими человеками“…

Они превосходно разбирались в политике Древнего Рима, в эпохе Кромвеля, во всем, что рассказывали о прошлом их современники — историк Сеньбос или наши профессора-сеньбосы Виноградов и Платонов.

Они были до предела „подкованными“ во всем, что касалось прошлого — далекого и близкого.

Но у них не было ни малейшего представления о реальных закономерностях современной жизни».

Однако в феврале 1917-го требовались совсем иные качества, и Ленин совершенно справедливо писал, что «эта партия… не может сколько-нибудь прочно властвовать в буржуазном обществе вообще, не хочет и не может вести по какому-нибудь определенному пути буржуазно-демократическую революцию… Кадеты — партия мечтаний о беленьком, чистеньком, упорядоченном, „идеальном“ буржуазном обществе».

Как должны были действовать все эти люди, кричавшие о свержении царизма?

Работать, засучив рукава, и обратить самое пристальное внимание на состояние армии, посольку именно в ней был залог их существования.

Вместо этого…

— Революция, признавал эсер С. Д. Масловский-Мстиславский, — застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев, спящими…

Как это не печально для России, но все эти люди так по большому счету и остались «евангельскими девами», ни на что не способными.

И далеко не случайно Ленин презрительно называл депутатов Государственной думы «революционерами в белых перчатках».

Революцию же надо было делать, засучив по локоть рукава, набухшие от крови.

Точно так же надо было наводить в стране порядок. Расстреливая и сажая.

«Мы, — откровенно писал по этому поводу член Временного комитета Государственной думы В. В. Шульгин, — были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить ее или порицать.

Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи… под условием, чтобы императорский караул охранял нас.

Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала — у нас кружилась голова и немело сердце…»