Прощание славянки

В разговоре с генералом Маниковским, он заявил, что не признает правительство большевиков и не желает иметь с ним никаких отношений.

Что касается обращения Ленина к солдатам фронта, Николай Николаевич тогда очень точно заметил:

— Эти действия исключают всякое понятие о государственности и могут быть на руку не русскому народу, — комиссарами которого себя именуют большевики, а, конечно только Вильгельму…

Как показали дальнейшие события, именно этот указ Совнаркома сыграл решающую роль в необратимом процессе развала армии.

Духонин разослал текст ноты всем командующим фронтами.

Сообщил он и о своем неподчинении постановлению СНК.

Однако армии одна за другой признавали власть СНК и поддерживали декреты Советской власти.

Сотрудники Ставки стали покидать Могилёв, но Духонин остался.

Корнилов в письме предлагал ему план обороны Ставки и организации на ее базе центра борьбы.

Для этого надо было стянуть к Могилеву Корниловский полк, ударные батальоны, чехословацкий и польский корпуса, одну-две самые надежные казачьи дивизии и создать запасы оружия.

Командиры ударных батальонов в Могилёве просили Духонина разрешить им защищать Ставку, но он приказал им покинуть город.

Как это ни печально, но даже в самый критический момент Духонин, как и Корнилов, оказался не готов к «междоусобице» и кровопролитию.

— Я, — заявил он, — не хочу братоубийственной войны!

«Духонин, — писал А. И. Деникин, — был и остался честным человеком.

Но в пучине всех противоречий, брошенных в жизнь революцией, он безнадежно запутался.

Любя свой народ, любя армию, отчаявшись в других способах спасти их, он продолжал идти скрепя сердце по пути с революционной демократией, тонувшей в потоках слов и боявшейся дела».

Единственное, на что он решился, так это на обращение к стране.

«К вам, представители всей русской демократии, — взывал генерал, — к вам, представители городов, земств и крестьянства, обращаются взоры и мольбы армии.

Сплотитесь все вместе во имя спасения Родины, воспряньте духом и дайте исстрадавшейся земле Русской власть — власть всенародную, свободную в своих началах для всех граждан России и чуждую насилию, крови и штыку».

Никто не услышал этих благих пожеланий.

Более того, Духонин не решился сразу освободить остававших в Быховском тюрьме Корнилова, Деникина, Романовского, Лукомского и Маркова.

Даже не смотря на то, что обвинение в «покушении на ниспровержение правительства» потеряло теперь всякий смысл, так как это правительство уже свергли другие.

Но, зная большевиков, можно было не сомеваться в том, что всем пятерым была уготована незавидная участь. А говоря проще, их просто-напросто расстреляли бы без суда и следствия.

Конечно, узники прекрасно понимали надвигавшуюся вместе с Крыленко и его бандами опасность, но ничего не предпринимали для побега.

Бегство они считали неприемлемым с точки зрения чести.

Атаман Каледин писал в Ставку, чтобы быховцев отправили на Дон, на поруки казаков.

Духонин колебался. Но потом все-таки освободил.

Интересно, что в тот же самый день, когда одни люди пытались с войной покончить, другие сделали первый шаг в новой войне — на этот раз столь милой ленинскому сердцу — войне гражданской.

2 декабря Быковскую тюрьму покинули генералы Деникин, Марков, Лукомский, Романовский и Корнилов с отрядом верных ему текинцев.

Перед уходом Корнилов приказал построить состоявший из полубольшевистского Георгиевского батальона караул тюрьмы и… поблагодарил за службу!

Солдаты проводили его криками «ура!» и пожеланиями счастливого пути.

Большевики, узнав о побеге быховских узников, послали за ними бронепоезд и отряд красногвардейцев.

Но было уже поздно. Для безопасности решили разбиться поодиночке, в разные стороны.

Лукомский стал «немецким колонистом», уехал на Москву.

Романовский переоделся прапорщиком, Марков — солдатом. На паровозе выехали в Киев.

Деникин стал поляком Домбровским, помощником начальника перевязочного пункта, поехал в Харьков.

Корнилов вместе с Текинским полком в конном строю покинул Быхов и канул в лесах.

Тем временем несколько эшелонов с матросами Крыленко приближались к Ставке.

Двигались они довольно осторожно, поскольку боялись «корниловцев» и казаков.

По дороге, на фронте 5-й армии, Крыленко вступил с немцами в переговоры о перемирии.

Одновременно большевики по радио через головы командования обратились «в массы», предоставив полковым комитетам право заключать мир на своих участках.

Крыленко называл Духонина изменником и объявлял главнокомандующего, «продолжающего ведение дел» до его прибытия, вне закона.

Ставка оставалась бездействующей. Она уже никем не руководила.

Главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Володченко признал власть украинской Центральной Рады.

Румынский фронт, где наличие румынских войск сдерживало анархию, ориентировался на указания представителей Антанты.

Северный и Западный фронты, признав советскую власть, начали стихийное, ротами и батальонами, «заключение мира».

К середине ноября совещание лидеров «революции» в Могилеве распалось, не придя ни к какому соглашению.

Демократы разъехались кто куда.