Прости грехи наши… Книга первая

– Что со мною, скажите мне правду, доктор?! – женщина посмотрела в глаза человека, от которого зависела, теперь, ее жизнь. «Так было уже, однажды…», – обреченно подумала Анна, вспомнив безжалостную бездну темных зрачков Зинаиды Прокопьевны, – Правду…, – шепотом повторила она.

– Я уверен, все будет хорошо, но вам все-таки придется лечь в больницу…, – не глядя на нее, ответил врач.

В начале июля – любимую пору Анны, когда лето щедро рассыпало по лугам бисер пропитанных солнцем ягод, женщину привезли домой. Василий нес жену от машины на руках. Выбежавший навстречу Ванька, ничего еще не понимая, и лишь обрадованный встречей с матерью, громко закричал:

– Мамочка! – его звонкий голос птицей ушел в голубую высь летнего утра.

Слабая улыбка тронула губы женщины.

– Ваня, сынок, как ты тут…

Вместо ответа мальчик взял ее безвольные, исхудалые пальцы и, прижимая их к колотящемуся сердечку, едва выговорил, чтобы не расплакаться:

– Я, так ждал тебя, мама…

Василий поглядел влажными глазами на сына и, хотя был абсолютно трезв, сказал, запинаясь:

– Ступай, Иван. Устала мамка с дороги…

Ванька нехотя отпустил материнскую руку и поплелся, маленький, жалкий, уткнувшись глазами в землю, которая плыла под его ногами от прибывающих слез: он все понял.

– Аннушка, голубка ты наша, вернулась! – встретила невестку радостным возгласом Дарья.

Василий, между тем, опустил Анну в белую, заранее приготовленную свекровью постель.

– Да, мама, вот, умирать домой приехала…, – виновато сказала она.

Василий, не имея сил больше сдерживать слезы, вышел из комнаты, прикрыв лицо рукой.

– Да, что ты такое говоришь, дочка!– заблестели вылинявшие за долгие годы глаза старухи, – Тебе жить надо, ведь дитя у вас, Анна!

Губы женщины дрогнули, невидимая боль исказила их.

– Не смогла я ничего ему дать. Может, без меня и лучше ему было бы на этом свете....

– Что ты, что ты! – замахала руками бабка, – Уж не бредишь ли?!

Но женщина, теребя уголок подушки, будто не расслышала ее слов. Устремив свой затухающий взгляд мимо Дарьи, она, казалось, уже отыскивала дорогу в неведомое.

Мир сузился в ее поблекших зрачках… Увядающее, хотя и молодое тело, ничего уже не хотело, и лишь одна мысль заставляла ее еще задержаться в этом мире: «Ваня, сынок…». Тревога за сына не давала Анне найти желанный покой. Обратив к старухе изнеможенное лицо, она, задыхаясь от страха и болезни, проговорила:

– Признаться, хочу вам, мама…

– Да, что ты, Анна, в самом деле, – дотронулась та до нее дрожащими пальцами, – Хоронишь себя заживо…

– Нет! – вдруг разволновалась женщина, – Прошу вас, выслушайте меня!

Дарья, желая ее успокоить, покорно кивнула головой.

– Ладно, ладно, милая, говори, что тебя мучит…

Анна перевела дух, пытаясь собраться с силами. Ей предстояло открыть тайну, хранимую много лет.

– Наш Ванечка, – начала она решительно, однако, слова застряли у нее где-то внутри, – Наш с Василием сын…, – будто выкорчевывала Анна их из собственного сердца, – Приемный ребенок…

Старуха крякнула, решив, что женщина окончательно спятила, но Анна, не обращая внимания на ее изумление, договорила:

– Родной умер на пятый день после родов. Простите, если сможете…

Обрушившаяся правда, казалось, придавила еще больше и без того сгорбленную спину Дарьи.

– Зачем, теперь-то, ты мне все это рассказываешь, Анна? – с горечью в голосе спросила бабка.

– Я никогда бы не сделала этого, – прошептала умирающая невестка, – Никогда.… Но у меня осталось слишком мало времени и я хочу быть уверена, что после моей смерти вы так, же будете заботиться о мальчике…

Дарья, качнула сухонькой головой, будто отказывалась верить, и снова спросила:

– Теперь-то, зачем?

Слабый румянец зажег догорающее лицо женщины.

– Боялась, Василий когда-нибудь это сделает…, – призналась тихо Анна и, вдруг, рванулась вперед, будто раненая птица в предсмертном крике, – А для меня Ванечка, – зазвенел ее возбужденный голос в притихшей комнате, – Родней родного! – сверкнувший было в глазах огонь, так же быстро погас, как и вспыхнул, и обессиленная Анна снова упала в подушки.

Дарья поправила голову невестки и, вздохнув, уткнулась лицом в натруженную ладонь. Все последние их годы она пыталась осознать произошедшую в своем сыне перемену, будто расколовшую его на два человека: доброго и злого. То, что причина кроется в Анне, старуха знала всегда. «Но, почему они молчали?! Почему не открылись матери, столько времени!», – больно кольнула обида в сердце.

Анна, между тем, ждала ответа, она смотрела на перетянутую синими жгутами руку свекрови и начинала волноваться все больше.

Но, вот, старуха, наконец, освободила жманное лицо, и женщина увидела покрасневшие от слез глаза.

– Напрасно ты тратила силы, каясь передо мной, – глухо отозвалась бабка, и Анна в ужасе вздрогнула от ее слов, – Старая я стала, Аннушка, глухая.… Не расслышала ничего.… А за мальчонкой, как ходила, так и буду ходить, пока ноги держат…

Женщина облегченно выдохнула, подтянула ее изъеденную морщинами руку к своим губам.

– Спасибо…, – прошептала она благодарно.

Дарья не хотела больше ничего говорить, но язык, казалось, сам заворочался.