Прости грехи наши… Книга первая

Ванька, поглазевши на городских, мчался вдоль деревни, сверкая голыми пятками. Ему совсем не хотелось возвращаться домой. За тот год, что прошел после смерти Анны, мальчик сильно изменился. Он стал замкнутым и не по-детски молчаливым, будто, что-то надломилось в его потревоженной горем душе. Мальчишка не выносил, когда его ершистые рыжинки пытались потрогать чужие руки и, потому отчаянно вырывался из толстых объятий соседок. Ванька сторонился людей, словно не мог простить им того, что они не поверили ему в тот страшный день, не поверили, в чем сам он сомневаться не хотел до последнего мгновения: «Мамка была жива!». Теперь, она приходила к нему лишь ночами в тревожных снах и, беззвучно плача, гладила его по голове. Мальчик вскакивал после таких видений весь в поту и, вглядываясь в сумрачную пустоту комнаты, тоже начинал подолгу рыдать: «Лучше б ты меня забрала с собой…», – думал он в такие минуты. Вот, и сейчас, Ваньке расхотелось жить, когда, пробравшись по заросшему сорняками огороду к задней калитке, мальчик услышал разговор Дарьи и Петькиной матери. Мальчишка замер, вцепившись в щеколду, побелевшими от напряжения пальцами. Женщины говорили про него. Он понимал и почти привык, что после смерти матери, односельчане стали глядеть на него, как на что-то пропащее, но обида захлестнула его маленькое существо, когда тетка Вера настойчиво стала твердить бабке, сдать Ваньку в детский дом. Ребенок плохо представлял себе, что это такое, и лишь смутно догадывался: «Туда берут тех, кому негде жить и еще, наверное, рыжих…», – наивно думал он. Жизнь с отцом-пьяницей была нелегкой, но украсть у него последнюю капельку родительского тепла! Перенести такое мальчику, казалось, превыше его сил. Дрожа от злости, охватившей, вдруг, его простодушное сердце, Ванька выдернул плеть незрелой картошки и, пнув ее необутой ногой, помчался без оглядки, так и не побывав дома. Будто, таким образом, он хотел убежать от людского равнодушия и черствости.

Задыхаясь обильными слезами, мальчишка рухнул с разбега в высокую траву. Тишина, приютившего его леса, покачнулась от громких стонов, вырвавшихся из наболевшей груди ребенка. Невидимая, опадая с березовых листочков, она растворилась в легком ветерке, который проскользил по мокрым щекам мальчика, будто жалеючи. Казалось, сама природа приняла в свои объятия осиротевшую детскую душу. И шорох тонких веток в вышине, так походил на тяжкий вздох, что Ванька невольно приподнял голову и огляделся по сторонам. Однако здесь не было никого и, только, березки, как многочисленные друзья, окружили его молчаливой толпой.

Мальчик всхлипнул еще несколько раз и, подставив ладонь, устремил свой печальный взгляд вдаль, на проходящее рядом поле. Там, на просторе, открытые всем непогодам и ветрам, росли, навечно переплетясь стволами, два белоствольных деревца.

Словно злые силы оторвали их от своих братьев и сестер, обрекая на погибель, но березки, крепко обнявшись, поддерживали друг друга в дни ненастья и каждую весну их почки снова выбрасывали в небо зеленые брызги молодых листков. Много неудобств чинили они трактористам, однако никто не смел, закинуть топор над их белыми телами. Выдуманная кем-то байка про несчастье, грозившее тому, кто посмеет уничтожить эти деревья, пока что была единственной их защитой. Так, перемешав свои корни и листья, будто душу и плоть, мокли они вместе под холодными дождями, гнулись под натиском ветров, однажды, неразлучные, все-таки умрут, распластав по темной пахоте тонкие, беззащитные ветки…

Ванька любил это место и верил в волшебную силу берез-отшельниц. Мальчику даже, казалось, что когда его не станет на свете и он повстречается с мамой в другой, пока неведомой ему жизни, они снова явятся в этот небесно-голубой мир, вот, так же, крепко обнявшись и, тогда уже, ничто не сможет разлучить их. Всякий раз, когда Ванька думал об этом, слезы буйно катились из его глаз-незабудок. И сейчас, он опять расплакался и не заметил, как к нему на ладонь свалился толстый усатый жук.

Щекотно перебирая своими крохотными лапками, бедолага пытался взобраться на травинку, с которой, только, что упал. Ванька увидел, наконец, усача, растер грязными кулачонками слезы и с детским любопытством стал наблюдать за попытками неуклюжего горемыки. Это было забавно, и вскоре на лице мальчишки проступила улыбка. Однако ей не суждено было долго длиться. Ванька, знавший лес, как лучшего друга, насторожился, вслушиваясь в его шорохи. Где-то совсем рядом послышались голоса, на этот раз мальчик не ошибся: в роще кто-то был. Иван, не раздумывая, шмыгнул в заросли шиповника, служившего ему в такие моменты надежным укрытием и, затаился.

– Ой, куда ты завел меня, Ромка! – как колокольчик зазвенел чей-то голос. Последний показался Ваньке знакомым, мальчишка осторожно раздвинул колючие ветки.

Хохочущая девчонка, из приезжих, появилась между березок.