Простые люди

Поезда шли на запад… Длинные товарные составы с пломбированными вагонами, с платформами, покрытыми брезентами, под которыми скрывались какие-то угловатые предметы, стремительно летели один за другим. Мощные скоростные паровозы с тревожным ревом, сотрясая землю, не останавливаясь на станциях, мчали груженые составы.

Эшелон пришел только к вечеру, когда сопка и поля были облиты золотистыми лучами клонившегося к закату уже нежаркого солнца. И как только состав остановился, из вагонов разом высыпали красноармейцы в новеньком обмундировании. Началась сумятица. Женщины бегали от вагона к вагону, выкрикивая имена своих близких:

— Иван!

— Володенька!

Пожилая женщина с блюдом, завязанным в синий платок, металась по платформе:

— Кузьма… Где ты, Кузя? — кричала она, вздымая платок с блюдом над головой. И у нее был такой отчаянный голос, что, казалось, если она не отдаст блюдо Кузьме, случится что-то непоправимое.

Маша растерялась. Боясь, что ее могут ушибить, она прильнула к железной стене пакгауза. Умоляюще прижимая к груди чемоданчик, она заплакала, не надеясь увидеть Николая.

И вдруг она увидела его. Николай бежал к ней, в новой гимнастерке, с необычными защитного цвета петлицами. Он осторожно обнял жену… И больше, пожалуй, Маша ничего не помнила. Она плакала и все старалась заглянуть мужу в глаза, но он почему-то отворачивался и смотрел в сторону, как будто разыскивал кого-то в толпе. И когда раздались два удара в колокол, он привлек ее к себе и зашептал:

— Машенька, милая… Береги себя и его — сына… Машенька, родная моя…

Глаза его были красны.

И поезд, и снующие по платформе люди, и новая гимнастерка с непривычными петлицами, и взволнованный голос Николая — все это было так необычно. И вот сейчас ее Николай — самый близкий и любимый человек — уйдет в вагон, и поезд скроется за сопкой. Маша, останется одна… Все это так поразило ее, что слезы высохли на глазах, и она, не сознавая, что с ней делается, безучастно стояла, когда Николай целовал ее, продолжая шептать какие-то ненужные слова, от которых ничего не может измениться.

Поезд тронулся и, ускоряя ход, отошел от платформы. Провожающие махали руками, платками, кто-то что-то кричал. Пожилая женщина безмолвно плакала, вытирая глаза тем самым синим платком, в котором было завязано блюдо.

Около Маши стояла женщина в голубом платье. На руках у нее была девочка. Счастливо блестя глазенками, она, причмокивая, сосала красного петушка на палочке, подаренного, очевидно, только что проехавшим отцом.

К Маше подошла бледная, с влажными глазами Клава Янковская, по-мужски взяла ее под руку и повела домой.

Тоску и душевную пустоту почувствовала Маша дома, в своей квартире, где она была так счастлива с Николаем. Все в комнате оставалось на прежнем месте, все было так же, как при нем, но в то же время чего-то уже не было…

Маша вяло принялась прибирать комнату, чтобы отвлечь себя от тяжести, камнем лежавшей на сердце. И когда стала вытирать патефон — приз Николаю от колхоза, вспомнила зимний день, лыжные состязания… Слезы сами по себе полились из глаз, и она, не удерживая их, горько заплакала.

Позже пришла Клава Янковская. Одетая все в то же черное крепдешиновое платье, она молча села к окну, подперев голову рукою. Грустными, окруженными синевой глазами она смотрела на Машу. Потом заговорила дрожащим голосом:

— Я не могу плакать. Мне просто тяжело… Ты знаешь: я не любила мужа, но все равно тяжело. Пусто как-то. Пришла со станции, хотела заснуть и не могла. Тяжело, ох, как тяжело!.. Сколько из них не вернется домой?

Зимой, когда уже по-весеннему стало пригревать солнце, в Красный Кут приехал агроном Бобров. Он организовал курсы агротехники. Маша закончила их, и по рекомендации агронома ее назначили бригадиром.

Все свободное время она отдавала сыну. Из старых своих платьев она шила ребенку, которому нужны были еще только пеленки, штанишки, мастерила рубашечки, тапочки с бантиками. Она сочинила ему песенку про папу, который «на танке боевом на фашистов мчится» и, укладывая спать, напевала ее.

Николай часто писал. Иногда письмо состояло из клочка помятой бумаги, на котором с трудом можно было прочесть несколько слов, но для Марьи это не имело значения. Она рада была каждой весточке от мужа.

Радио приносило скорбные вести. Враг подходил к Москве, окружил Ленинград, топтал землю Украины, рвался к Волге.

В один из осенних дождливых дней Машу вызвали в военкомат. В сумерки она вернулась домой насквозь промокшая, с серым, осунувшимся лицом. Она получила в военкомате извещение, что ее муж пропал без вести.

Маша продолжала писать письма по старому адресу, хотя уже не получала ответа. По ночам, уложив сына спать, она в изнеможении падала на кровать и давала волю слезам…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

…На рассвете пошел дождь. Мелкий, он беспрестанно сыпался из низких пепельно-серых туч. Желтый песок на дорогах побурел. Трава, усеянная жемчужными капельками, стала свинцовой. Ветра не было. Цепи дальних сопок исчезли за серой дождевой пеленой.