Простые люди

Волна запоздалого страха за Николая опять сжала сердце Марьи, но она победила в себе этот страх.

— Да, да, я знаю… я знаю, — механически повторила Марья, устремив глаза на подполковника.

Николай поцеловал еще раз сына и передал его матери. Потом обнял обоих, поцеловал Марью и сел в машину.

Через несколько минут машина исчезла за гребнем сопки.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Головенко ехал домой с Клавой и сыном. Караковый жеребец Герасимова, ёкая селезенкой и красиво выгнув шею, ходко катил мягкий рессорный тарантас. Кованые копыта звонко постукивали по твердой земле. На душе у Головенко было светло и радостно. Рядом с ним сидела жена, держа на коленях закутанного в голубое одеяло сына. Сына!

Взгляд Клавы был устремлен вперед. Она не поворачивала головы и тогда, когда Головенко посматривал на нее, но по тому, как щеки ее розовели и вздрагивали в тихой улыбке побледневшие губы, он всем сердцем ощущал — она чувствует и понимает его.

И Головенко хотелось что-то сказать жене, в коротких, простых словах высказать всю радость, всю любовь к ней и сыну.

Воздух по-осеннему был прозрачен и чист. Даже на дальних сопках отчетливо были видны темно-зеленые пышные кроны тайги, кое-где уже тронутые золотом надвигающейся осени. Кругом стояла величавая тишина: словно замерла обласканная нежарким солнцем природа, предоставив возможность человеку любоваться собою.

Продолжительный автомобильный гудок, раздавшийся сзади, показался Головенко какой-то торжественной музыкой.

Головенко ввернул вправо. Две большие машины, переполненные солдатами, промчались мимо. Они легко вымахнули на длинный пологий подъем и скрылись за поворотом.

После полудня из Красного Кута вышли четыре машины с хлебом. В погрузке их участвовала вся деревня. На первой машине — красное полотнище:

«Героям Дальневосточного фронта от колхозников с/х артели им. Лазо».

Проводы были шумными, веселыми.

— Точно свадебный поезд! — растроганно сказал Герасимов шоферу, устраиваясь в кабине первой машины.

Шофер, уже пожилой мужчина, молча кивнул головой и пустил машину вперед. Медленно проехали они по деревне, сопровождаемые цветастой ликующей толпой колхозников.

Шофер поднял лобовое стекло. Свежий ветерок, лаская лица, забился в кабине. Герасимов сидел, сложив руки на коленях, следя задумчивым взглядом за серым полотном дороги, стремительно несшимся навстречу машине.

Герасимов думал о пережитом, о суровых годах войны. Думал о том, что война на Дальнем Востоке, которую так долго и упорно навязывали японцы, еще не кончилась. Где-то рядом идут бои. Впрочем, они уже далеко. Граница очищена от врага. И ни одна вражеская бомба, ни один снаряд не упали на эти родные, политые кровью и потом поля. Организованно прошла и уборка зерновых. Все это переполнило душу Герасимова гордостью за тех, кто обеспечил мирный труд колхозникам, гордостью за таких же, как и он сам, тружеников, простых людей, которых родина послала защищать свои границы.

Ровно и мощно гудит мотор. Груженая машина плавно несется мимо полей, балок. Вдруг резкий толчок вывел Герасимова из задумчивости.

— Что там такое?

Герасимов поднял голову. Он увидел, как в нескольких метрах от них остановились две машины, из которых поспешно спрыгивали на шоссе военные и строились в две шеренги по обочинам дороги. Ничего не понимая, Герасимов вышел из кабины, сделал несколько шагов и остановился в нерешительности.

— Смир-рно! — раздалась четкая бодрая команда.

Колхозники, принаряженные, как на праздник, тоже сошли с машин и кучкой сбились около председателя.

— Труженикам колхозных полей ура, товарищи! — крикнул офицер.

— Ур-а-а, ура-а, ура-а! — троекратно прокатилось по полям.

К горлу Герасимова что-то подступило, он натужно засопел и, пряча глаза, полез в карман за платком.

В это время с горки, придерживая коня, спускался Головенко с Клавой. Головенко сразу понял, в чем дело, и остановился поодаль. Клава как-то порозовела, вся выпрямилась, напрягая слух. Солдат в выцветшей гимнастерке с орденами и медалями на груди что-то горячо и убежденно говорил колхозникам. Клава и Головенко не слышали его слов, но всем сердцем чувствовали, о чем мог говорить он.

Потом выступил Герасимов, он говорил недолго, обнял солдата, и они поцеловались.

Медленно, в торжественном безмолвии прошли машины между шеренг воинов. Потом после команды «вольно» солдаты нестройной толпой замкнули за машинами шоссе. В воздухе замелькали фуражки, пилотки в прощальном привете. Стоя на машинах, махали платками девушки. Затем рота быстро погрузилась на машины и вскоре исчезла за гребнем сопки.

— Как хорошо это, Степа! — прошептала Клава.

Головенко взял горячую руку жены, прижался к ней губами. Ему показалось, что именно эти простые слова, которые сказала Клава, он и искал, чтобы высказать свои чувства, переполнявшие его в этот день.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Головенко собирался съездить на поле, когда ему позвонил Станишин и сообщил, что в Красный Кут проехал секретарь крайкома и профессор из базы академии.