Простые люди

— Нет, не путаю. Именно в сентябре. Я имею в виду участок Марьи Решиной. У ее со-и более короткий вегетационный период.

Станишин долго ничего не отвечал. Потом быстро сказал:

— Что ж, поздравляю, коли добились. Действуй, Степан Петрович. До свиданья…

Головенко повесил трубку на крючок аппарата и, не зажигая света, подошел к окну. В тишине катился отдаленный тяжелый гул. Сырая мгла ненастной ночи вздрагивала отблесками зарниц. До границы было не меньше тридцати километров. Однако зарницы вспыхивали беспрерывно. Головенко по фронтовому опыту понимал, насколько силен был огонь там, на границе…

Легкий холодок пробежал по его спине.

— Началось, — прошептал он и стал торопливо обуваться.

Началось!.. Долгие годы коварный враг точил нож, готовя удар в спину. Он обложил границы бетоном, изрыл камень сопок многочисленными гнездами дотов, неотступно, со злобным вожделением, наблюдал за колхозными полями, испытывая наши силы и терпение несчетным количеством вылазок на границе.

Старожилы в Красном Куте помнили японцев, которые с бесстрастными лицами, с заправской деловитостью профессионалов выкручивали суставы, расстреливали, вздергивали на виселицы, сжигали в топках паровозов советских людей только за то, что они не хотели отдавать родную землю алчным чужестранным капиталистам, идти к ним в кабалу.

Старожилы Красного Кута помнили и белогвардейцев, рыскавших по полям Приморья бок-о-бок с японцами, американцами, англичанами. Еще бы не помнить — такое не забывается!

Головенко вышел на улицу.

Деревня потонула в непроглядном мраке. Светились только окна лаборатории.

Бобров не сразу повернулся к Головенко, продолжая выстукивать что-то на пишущей машинке.

— Степан Петрович? — удивился он.

Строгий порядок в лаборатории, за которым ревниво следила Клава, был нарушен. Приборы, с которыми работал агроном, были заполнены какими-то жидкостями, тут же лежали стеклянные трубки разных фасонов. Стол Боброва был завален бумагами.

— Как с Клавдией Петровной? — спросил Бобров.

— Спасибо, здорова.

Головенко опустил одну за другой светонепроницаемые шторы на окнах. Бобров не заметил этого.

— Вот подвожу итоги нашей работы, Степан Петрович, и прихожу к выводу, что научные открытия делаются не только учеными, а и талантливыми рядовыми тружениками, — заговорил он, не отрываясь от бумаг. — Марья, помните, предложила способ выращивания куста сои с высоким прикреплением бобов путем создания особых условий для роста растения в ранний период его развития. Мы проверили ее утверждение и…

Бобров сбросил очки и снова повернулся к Головенко с наивно восторженным выражением на лице.

— Права ведь оказалась! В этом году мы применили предложенный ею способ и получили желаемые результаты; вполне удовлетворительные результаты. Новые качества, приобретенные соей, теперь мы будем закреплять в потомстве.

Бобров радостно засмеялся.

— Значит, Дубовецкому придется спуститься с заоблачных высот научной магии до бренной земли, приземлиться на участке Марьи Решиной… — сказал Головенко.

Бобров захохотал.

— Здорово сказано, Степан Петрович. Очень хорошо. Именно, магии. Ученые многих стран до сих пор в торжественных случаях облачаются в шутовские средневековые мантии. Сколько вокруг науки накрутили идеалистических бредней вроде хромосомной теории… Пыжатся, придумывают, как бы почуднее да понепонятнее объяснить явления природы. Причем все эти теории и теорийки явно служат реакционным целям. Один мерзавец — Мальтус — додумался до заявления о перенаселении земли, наконец, до необходимости ограничить рождаемость рабочего класса!

Бобров заволновался и забегал по лаборатории.

— Подумаешь об этих мальтусах, вейсманах, барчах и других — невыносимо на душе становится, таким смрадом разложения несет от них. Человеконенавистники, злопыхатели! Дай им волю — они завтра бы истребили лучшую часть, животворную, активную часть человечества — рабочий класс…

Головенко глядел на агронома, расширив глаза. Он знал, что Бобров горяч, но таким он видел его впервые.

— Ну, боевой же вы товарищ, оказывается! — вымолвил он, забыв про погасшую в руке папиросу…

Бобров остановился перед ним.

— Да вы тоже не из боязливых, Степан Петрович. Мы с вами тут дадим такой бой этим морганистам… Вы знаете Лысенко — президента Академии сельскохозяйственных наук? Он ставит задачи в таком масштабе, какие во сне не снились ни одному ученому в мире. И решает их в такие невиданно короткие сроки, что это кажется чудом. И все потому, что у него миллионы помощников, таких, как Марья Решина.

— Да и вы не из последних его помощников, — сказал Головенко, любуясь Бобровым.

Агроном махнул рукой, как бы говоря, что речь идет не о нем и говорить о нем не стоит. Он расстегнул пуговицы на рубашке и шагнул к окну. Заметив на окнах черные шторы, он с недоумением повернулся к Головенко.

Головенко взял его под руку и вывел на улицу. Красное, вздрагивающее зарево над черными гребнями сопок, глухие непрекращающиеся раскаты поразили Боброва.

— Что это?

— На границе идет бой…