Простые люди

Все было обычным, как вчера: и спокойная улыбка Вали, и широкая подрагивающая спина Ванюшки на тракторе, и плавные движения рук за штурвалом. Вдали виднелись еще два комбайна, ходившие по полю. Все, как обычно, но в то же время Головенко понимал и чувствовал, как это понимали и чувствовали и другие, что сегодня все не так. В выражениях лиц, в сосредоточенных движениях, в скупых, без шуток и излишнего многословия разговорах чувствовалось, что краснокутцы не забывают о событиях, развернувшихся тут, рядом, на границе.

На западе небо постепенно начало очищаться, светлеть. Стремительно летевшие на восток темные дождевые облака начали редеть, и среди них проступила яркая белизна высоких облаков. Кое-где по полям уже скользнули солнечные пятна. Пришли в движение ватные хлопья тумана, окутывавшего сопки; вот-вот осветится небо, брызнут солнечные лучи и высушат землю!

Весь долгий день Головенко был на полях и лишь поздно ночью вернулся в Красный Кут. В его кабинете уже сидели Ванюшка и Валя. Усталый, с лихорадочно блестевшими глазами, Головенко, не раздеваясь, прошел к своему столу.

— Как? — коротко спросил он.

— Все в порядке. Комбайн привели на усадьбу, — ответила Валя.

— Степан Петрович, звонил Усачев из Супутинки, просит еще один комбайн, — сказал Ванюшка. Усачев с двумя комбайнами еще вчера отправился к Федору на помощь.

— Что же вы, меня ждете?

— Мы решили, — Ванюшка кивнул головой на Валю, — что если будет ваше распоряжение, то сейчас и двинемся к Федору.

— Да ведь вы намаялись за день-то…

— Ну и что ж? Федору как не помочь? — ответила Валя.

Головенко рассмеялся:

— Ну, раз так — поезжайте!

Ванюшка возился с трактором, заводя его. В это время, торопливо шлепая калошами по грязи, подошла Матрена Степахина. Она бережно поставила на сиденье трактора что-то, завернутое в белое.

— Поужинали бы по-людски, так нет! Поешьте дорогой, остынет всё, горюшко мое, — вздохнула она.

Наконец, трактор взревел. Ванюшка залез на сиденье и за руку втащил к себе Валю.

— Езжайте, в добрый час, — сказала Матрена. — Да не засните дорогой, вторую ночь не спавши.

Трактор лязгнул гусеницами, и мимо Головенко пополз громоздкий силуэт комбайна с торчащим в небо шнеком.

Головенко стоял в темноте и долго прислушивался к удаляющемуся ровному стрекоту трактора.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Постепенно установилась погода. Дороги просохли. Дни стояли солнечные, радостные. Через Красный Кут мчались машины к границе и от нее.

Однажды запыленный военный автомобиль въехал во двор МТС.

Марья была в лаборатории. Через раскрытое окно она услышала, как кто-то громко спросил: «Скажите, где сейчас Марья Решина?» Этот голос она узнала бы из тысячи.

Марья кинулась к дверям, но в это время в потемневшей старой гимнастерке с выцветшими орденскими ленточками, в тяжелых сапогах, загорелый, в узкую дверь лаборатории вошел Николай. Он сильно изменился, постарел…

Бобров, не понимая, смотрел на вошедшего.

— Вам кого, товарищ капитан?

Марья шагнула к Николаю. Нето крик, нето стон вырвался из ее груди. В нем было всё, что выстрадала она в долгие дни и ночи разлуки, в дни тяжких сомнений и раздумий о судьбе его, своей и сына… Она прильнула к Николаю и, осененная великой радостью, глядела на него. И Николай, не найдя слов, твердил только ее имя:

— Маша моя!.. Машенька!..

На дворе около машины сторож Никита разговаривал с подполковником, приехавшим с Решиным. Он вертел в руках сигарету.

— Вы как хотите, товарищ подполковник, а я так скажу, что наш табачок невпример лучше, — говорил он. — Супротив нашего, рассейского табачку, лучше нет…

Никита вытащил из сундука георгиевский крест, нацепил его на гимнастерку и петухом расхаживал по деревне, то и дело вступая в разговоры с военными. Подполковник с любопытством смотрел на старика.

— Мы этого японца знаем… Кабы не там, в верхах, разве мы отдали бы Порт-Артур? Ни в жисть! Ну, ни в жисть…

Из конторы вышел бухгалтер.

— Никита, сходи за Вадиком. Отец приехал.

Никита помигал тусклыми глазами, неуклюже козырнул подполковнику и затрусил по улице.

Через несколько минут Вадик, далеко обогнав Никиту, прибежал на двор. Из конторы выбежала Марья и бросилась к сыну. За ней вышел Николай, глаза его были влажны. Он наклонился к сыну. Вадик с любопытством посмотрел на него. Марья, вытирая непрошенные слезы, сказала:

— Это наш папа, Вадик.

Николай высоко поднял сына и, неумело и неловко держа его на вытянутых руках, смотрел на Вадика глазами, полными слез.

— Сын… Сынок… Вадик!.. — шептал он пересохшими губами; потом прижал его к груди и закрыл глаза от какого-то неиспытанного еще им наслаждения, чувствуя, как маленькие ручонки сына обхватили его шею.

Какими короткими были эти минуты!

Подполковник подошел к Марье. Он приложил руку к козырьку и, смущенно улыбаясь, стал извиняться за то, что вынужден увезти Николая.

— Я знаю… я знаю… — ответила побледневшая Марья.

— Закончим войну, и ваш муж будет в вашем распоряжении… Теперь остались считанные дни, — сказал ободряюще подполковник.