— Да ты, что, зелена муха, не знаешь откудова? С поля вожу… Всю ночь придется возить. До утренней росы будут работать, а если росы не будет, то и дальше.
— Кто будет работать?
— Известно кто — Сидорыч с Валей, со своей будущей невесткой. Ни он ей, ни она ему уступать не хотят. Дуют, понимаешь, аж пыль столбом, — уже более спокойно сказал Филипп и совсем уже мирно добавил:
— Лошадок надо сменить, с полдня ходят не выпрягамши… Да еще бы одну подводу добавить, а то на землю зерно приходится спускать из бункера. Не годится так.
Председатель оторопел: надо будить кладовщика и людей для разгрузки зерна, которых он отпустил час тому назад. Нужно искать лошадей, отпущенных в поле, искать возчика. Легкое ли это дело в ночное время?
— Да что это? Кто дал распоряжение?.. Товарищ Головенко, почему не предупредили, что будете ночью работать?
— А кто вам сказал, что они не будут ночью работать?
— Кузьмич! Я тебя предупреждал еще засветло, — вмешался возчик.
Председатель округлыми глазами смотрел то на возчика, то на Головенко. Между тем счетовод не спеша аккуратно убрал бумаги в стол и, одернув синюю рубаху, предложил:
— Пойду, разбужу кладовщика да кое-кого из колхозников. А за лошадьми придется в поле бежать. Я думаю, пущай он еще разок сгоняет, а к тому времени найдем лошадей. Они где-то тут, на берегу…
Филипп и счетовод ушли. Председатель молча смотрел на Головенко с недовольным видом, Усачев расхаживал по комнате.
— Как-то все это сразу… — промолвил Герасимов растерянно: — Легкое ли дело? Чем я кормить буду ваших трактористов?..
Разошлись они уже под утро. Было решено отправить в полевой стан двух колхозниц белить стены и мыть полы. Головенко обещал дать плотника и повариху Макаровну, которая уже не один год варила пищу трактористам.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Под утро над полями потянулось тонкое облачко тумана. Хлеба покрылись росой. Пришлось остановить уборку. Лица девушек от бессонницы были бледными. Сидорыч строго сказал:
— Вы, девушки, давайте до дому, а я тут подежурю, чтобы чего не случилось.
Девушки нерешительно переглянулись. Сидорыч сердито посмотрел на них:
— Идите, а то осерчаю; да и махорки у меня нет. Без табаку я вам не работник; как хотите, а зайдите за табаком к моей старухе.
И девушки ушли, оставив на перламутровой траве зеленые дорожки обитой росы. Сидорыч, постлав солому около трактора, вытряхнул из кисета остатки табака на руку и досадливо заворчал: на цыгарку нехватало. Он уже готовился прилечь, когда подошел Усачев (он прямо из правления колхоза ночью приехал на поле). Поздоровавшись с трактористом, инструктор райисполкома сел рядом с ним на солому, с удовольствием ощущая спиной тепло, источающееся от разогретого трактора. Он вынул пачку папирос и предложил Сидорычу закурить. Настороженный взгляд старика сразу смягчился.
— Вы меня, наверно, не знаете, товарищ Степахин, я из райисполкома, Усачев.
Сидорыч с наслаждением затянулся душистым дымом папиросы и с достоинством кивнул головой.
— Хорошо поработали, — поздравляю. Замечательный пример для других товарищей.
Сидорыч не ожидал похвалы от «уполномоченного» (так он про себя назвал Усачева) и в замешательстве глядел на него, не зная, что сказать. Между тем на душе у него стало легко и радостно, утомление как рукой сняло, словно и не было бессонной ночи.
— Есть у меня разговор с вами, товарищ Степахин… — продолжал Усачев. — На уборке мы организуем социалистическое соревнование. У вас, у вашего комбайнового агрегата, все данные за то, чтобы вызвать на соревнование других товарищей. Как вы на это смотрите?
У Сидорыча и у самого были такие мысли. Предложение Усачева пришлось ему по сердцу.
— Что же… Тут нечего и смотреть. Вот посоветуюсь с девчатами и… От нас отказу не будет.
Усачев задержался еще минут десять, рассказал Сидорычу, как предполагается организовать соревнование. Довольные друг другом они распростились.
Сидорыч лег на солому и долго лежал с открытыми глазами, глядя на розовые облачка, на небо. Опасения за то, что его могут снова перевести на подъем паров, теперь уже не было. Мало того, он теперь — зачинатель социалистического соревнования, общественный деятель, как сказал Усачев, на виду у всей МТС. Сидорыч пожалел, что отослал девушек в деревню: хотелось немедленно поделиться с ними радостью, посоветоваться, что нужно для того, чтобы работать еще производительнее. Растревоженный этими мыслями он то и дело приподнимался, с нетерпением посматривал в сторону деревни — не видать ли девушек? И взволнованно палил папиросу за папиросой, оставленные Усачевым. Наконец, утомление взяло свое, и он задремал.
Проснулся Сидорыч от тихого говора. Около трактора стояли с серпами женщины. Они переговаривались:
— Должно всю ночь работали. Эва, какой массив смахали, глазом не окинешь.
— Где нам жать-то теперь придется?
— А вот Марья подойдет.
Сидорыч встал и, расправив бороду ладонью, сладко зевнул.
— Разбудили мы тебя, Сидорыч.
— Разбудить и надо. Солнце вон уж где, косить пора.
— А и поработали вы вчера — на совесть!
— Чего там поработали. Роса не дала.