Простые люди

…Сидорыч окончательно освоился с трактором и уже спокойно и уверенно водил машину. Утром он раньше всех выходил на работу и не останавливал трактор до темна, даже не ходил обедать. Он перевыполнял нормы пахоты, но все же был недоволен работой. «Ползаешь, ползаешь один, окромя ворон никто тебя в поле и не видит». Он мечтал возить комбайн, но стеснялся высказать свое заветное желание: как бы не осмеяли, хотя видел, что трактористы уже разговаривали с ним, как с равным.

Когда к нему подошла Валя, он сразу понял, что ей надо. Он видел, как остановился комбайн, как ходили вокруг него люди. Надо ли говорить, что он обрадовался предложению Вали работать в ее агрегате. Однако постарался скрыть свою радость. Выслушав комбайнерку, он равнодушным тоном заявил:

— Неси записку от директора, иначе не могу.

Валя, чуть не плача, пыталась его уговорить, но Сидорыч был непреклонен:

— Я работаю самостоятельно, как бы сказать, в личном распоряжении самого директора. Без него, значит, не могу… Неси записку.

Валя обозвала Сидорыча бюрократом и через поле, напрямик, пошла в деревню.

Сидорыч многое пережил за этот час. Ему казалось, что директор не даст записки, не доверит ему работу в агрегате, что директор пошлет на трактор Федора, и это было бы самое обидное. В сущности говоря, Сидорычу ничего не стоило просто переехать на другое место, но, помня о том, что именно Головенко доверил ему трактор, он и в самом деле считал себя «в личном распоряжении директора».

Через час, показавшийся Сидорычу вечностью, он увидел Валю, возвращающуюся тем же путем из деревни. Сидорыч остановил трактор и принялся закуривать.

— На тебе записку, только запарилась зря. Мне все равно директор не отказал бы, — сказала Валя и беззлобно добавила: — Формалист.

Сидорыч взял записку, полюбовался ею и бережно спрятал в фуражку:

— Вот теперь другой коленкор…

Он отцепил плуги и поехал к избушке на заправку. Валя пошла к комбайну.

Заправившись горючим и водой, Сидорыч лихо подкатил к ячменю. Подсекин лежал в стороне около трактора, положив голову на пиджак. Сидорыч осмотрел трактор Подсекина, пощупал остывший мотор и неодобрительно произнес:

— М-да… дело неважно. — Затем взглянул на лежавшего. — Поберегись-ка, Яков Гордеич, сейчас твою хламину буду оттаскивать, чтобы не мешалась тут…

Подсекин только сплюнул, не глядя на Сидорыча.

Оттащив трактор Подсекина в сторону, старик подъехал к комбайну и прицепил его. Все это он делал не спеша, раздумывая, что и как нужно делать, чтобы не казаться смешным. Справившись с этим, он забрался на сидение.

— Что же, Яков Гордеич, может попробуешь мою машину, прокатай круг. Или торопишься ремонтировать свою?

Подсекин понял ядовитый намек Сидорыча и, свирепо взглянув на него, отвернулся. Посмеиваясь в бороду, Сидорыч зачем-то поплевал на руки и взялся за рычаги.

— Ну, барышни, поехали, что ли?

— Давайте, Сидорыч, поехали, — отозвалась неторопливо Валя.

Когда агрегат двинулся, Сидорыч стал то и дело беспокойно оглядываться, проверяя, правильно ли ведет трактор. Валя корректировала Сидорыча. Заметив по гусенице, как она идет по отношению к стене ячменя, Сидорыч больше уже не сбивался. Круг прошли благополучно. Агрегат остановился, чтобы освободить от зерна бункер, и Валя весело крикнула Сидорычу:

— Молодец, Сидорыч, дело пойдет!

Он уже и сам знал, что дело идет неплохо, но похвала пришлась ему по сердцу. Он подумал: «Ишь, ведь какая девка славная». Однако он и сейчас не выказал удовольствия, а, наоборот, нахмурился и недовольно заметил:

— Не нравятся мне эти остановки, только горючую зря жечь приходится… На ходу надо приноравливаться: я еду, и подвода пусть рядом едет.

Наступал вечер. Длинная тень от комбайна ползла рядом, ломаясь на стене ячменя.

Когда бестарка была наполнена зерном, подводчик, чернобородый, угрюмый мужик Филипп Власов спросил:

— Приезжать еще или остальное утром?

Сидорыч сгоряча закричал:

— Как это так не приезжать, когда мы до утра будем работать. Клин скосим, тогда конец.

Филипп оперся руками о бестарку и удивленно вскинул кустики бровей:

— Вот, зелена муха! Больно ты прыток, Сидорыч.

По всему было видно, что Филипп не верит старику. Сидорыч, не меньше подводчика удивленный своими словами, опасливо покосился на Валю, стоявшую у штурвала. Девушка крикнула:

— Смотри приезжай, дядя Филипп. Всю ночь работать решили.

Филипп снял кепку:

— А нам што? Думаешь, испугаемся. Да хоть пять суток без отдыха работайте, мы не отстанем.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Вечером Головенко зашел к Марье. Она с обожженным на солнце лицом встретила его, улыбаясь одними глазами.

— Пожалуйста, садитесь. Будем чай пить с варениками.

Марья лукаво посмотрела на Головенко.

— Сейчас вареники принесут…

Марья сегодня была очень оживлена, и Головенко спросил, почему она такая?

— Почему такая? Хорошо поработали! И знаете с кем? С Клавой Янковской, — ответила она, поблескивая белозубой улыбкой. — Я очень довольна, что хорошо поработали, довольна, что вы пришли, что придет сейчас Клава. А все-таки, надо сказать, Клава — хорошая. Как она изменилась в последнее время…