Простые люди

Расставив девушек на прополку междурядий, Марья в задумчивости остановилась, перебирая в памяти что и когда было сделано на участке. Слов нет, соя вырастала на славу. Труды не пропадут даром, но все же это не то. Сегодня, когда все существо Марьи переполняло счастье, как никогда остро ощущала она все вокруг… Ведь говорил же Мичурин, что человек в силах изменять природу растения в нужном ему направлении. Так же делает Лысенко… Значит, где-то, в создании каких-то условий должна таиться разгадка и здесь.

До ее слуха донеслась песня. Пели девушки, далеко уже ушедшие вперед. Марья наклонилась и привычными движениями рук принялась за прополку.

Пройдя загон, девушки присели отдохнуть. Марья оглядела их.

— Вот что, девушки! — сказала она. — Есть у меня к вам один вопрос… Дело это важное.

Девушки насторожились.

— Когда мы делали подкормку сои, — продолжала Марья, — вы все придерживались нормы расхода удобрений? Не могло быть так, чтобы кто-то «перекормил» отдельные кусты в вегетационный период, именно тогда, когда идет образование корневой системы?..

Она затаила дыхание, ожидая ответа на этот вопрос. Девушки переглянулись. Марья пытливо вглядывалась в лица членов бригады. Шура Матюшина густо покраснела, когда взгляд Решиной остановился на ней. В ту же минуту Лена Гусакова кивнула на нее головой:

— Марья Васильевна! У Шурки легкая рука. Она, когда мы подкормку делали, ужас сколько удобрений извела. Еще мы смеялись, что она всю сою в стебель выгонит — бобы не завяжутся… Я же и заметила это.

— Ну и что дальше было? — спросила Марья.

— Ну, навели порядок, чего же государственное добро зря переводить?! Уж как Шурку стыдили…

Матюшина сказала, обращаясь к Решиной:

— Марья Васильевна, у меня больше не было таких ошибок. Я, честное слово, исправилась… Сама понимаю, что экономить надо…

Марья встала, сняла с головы платок:

— Ошибки разные, Шура, бывают.

Она пошла в рядки сои:

— Вот что, девчата, вы без меня оставайтесь, заканчивайте, а я…

Она осторожно выкопала с корнем поджарый куст и тщательно собрала в платок землю, в которой он рос. Затем выкопала обыкновенный куст, так же собрала землю и завязала в другую половину платка. Затем она крикнула:

— Я, девчата, к Гавриле Федоровичу. Шура, оставайся за старшую.

Выбралась на дорогу и почти бегом направилась в деревню.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Докашивать последний клин собралось много народа. Герасимов, Усачев, Головенко, Лукин, Марья Решина, Шамаев, трактористы, комбайнеры, женщины с серпами стояли около узенькой полоски пшеницы — на один захват комбайна.

Комбайн Валентины Проценко быстро приближался в облаке золотившейся на солнце половы. Вот он совсем близко. Видны улыбающиеся лица Вали и штурвальной, видно важное лицо Сидорыча.

Женщины сняли платки и замахали ими. Трактор, сверкая отполированными землей гусеницами, поровнялся с толпой, и в следующую минуту весь агрегат с грохотом прошел мимо собравшихся.

Когда комбайн остановился, все увидели оставшийся несрезанным маленький треугольник пшеницы. Валя тоже заметила это и, перегнувшись через перила, закричала Сидорычу.

— Огрех оставили, Петр Сидорович, заверни, скосим…

Но Сидорыч спокойно заглушил трактор и удовлетворенно крикнул:

— Шабаш!

Подойдя к смеющейся толпе, он пальцем поманил Марью Решину.

— Возьми, сожни да сделай снопик.

Марья, догадавшись чего хочет старик, в одну минуту срезала «огрех», и в ее руках оказался небольшой снопик. Сидорыч взял его и с поклоном поднес Герасимову.

— С пожинальничком вас, Петр Кузьмич!

Герасимов обнял Сидорыча, и они троекратно расцеловались. Поняв, наконец, для чего был оставлен маленький треугольник пшеницы, молодежь с веселыми возгласами подхватила Сидорыча, и он несколько раз взлетел в воздух.

К вечеру этого же дня полевой стан опустел.

Часов в пять вечера в Красный Кут по пути заехал Станишин. Усадив в машину Герасимова и Головенко, он быстро объехал поля, побывал на току и, поблагодарив колхозников, работников МТС за самоотверженный труд, довольный результатами уборки хлеба, собрался уезжать. Герасимов всполошился:

— Как же так, Сергей Владимирович? На вечер останьтесь, у нас сегодня небольшая гулянка по случаю окончания уборки.

— Спасибо, не могу. Сегодня мне надо быть в Ильинке, там дела не совсем хороши.

— В Ильинке? Так это же семьдесят километров отсюда.

— Вот именно, вот именно. Надо торопиться.

Проводив Станишина, Головенко пошел в контору. У недостроенного здания мастерской он увидел Саватеева, задумчиво стоявшего с заложенными за спину руками. Головенко подошел к нему.

— Достраивать, директор, собираешься? — спросил Саватеев.

— Надо достраивать.

— Самая пора сейчас. До морозов, если всей артелью взяться, можно под крышу подогнать. Мы этот вопрос и на профсоюзном собрании поставим, соревнование организуем.

Головенко посмотрел на озабоченное лицо старого токаря. С этого он и сам думал начать.

— Ну, а насчет монтажа станков можешь не сомневаться. Такой специалист у тебя есть.

— Кто такой? Не знаю такого я что-то, — усомнился Головенко.

Саватеев погладил бороду с хитрой усмешкой: