Простые люди

Разговор заинтересовал Головенко. Ему впервые приходилось сталкиваться с вопросом, который волновал спорящих. Еще не вполне осознанно он ощутил, что в какой-то мере спор Боброва и Дубовецкого касается и его практической работы в Краснокутской МТС. Бесстрастное и самодовольное лицо Дубовецкого не нравилось Головенко. С невольным раздражением он подумал: «Сухарь какой-то, не говорит, а изрекает…»

Бобров негромко стукнул по столу костяшками пальцев. Головенко перевел на него взгляд и украдкой стал всматриваться в его простое открытое лицо с высоким лбом, несколько толстоватым носом и темносерыми глазами. «Что же он? Или действительно зарылся в землю и равнодушен к упрекам, или уверен в себе»…

— Вы напрасно, товарищ Дубовецкий, пренебрежительно отзываетесь о старых хлеборобах — таких, как дед Шамаев, — сказал Бобров. — Он смолоду землей кормился, знает и любит землю. У него поучиться есть чему, хотя, конечно, в определенных рамках…

— Странно, что вы защищаете этого неграмотного старика.

Дубовецкий снова передернул плечами; на длинном бледном лице его появились багровые пятна. Головенко встретился в этот момент с глазами агронома.

Бобров кивнул ему и вышел из-за стола:

— Извините, — сказал он, — вы ко мне?

— Да, к вам, — протягивая левую руку, подтвердил Головенко, — назначен директором.

Бобров улыбнулся, блеснув белыми и крепкими зубами:

— Наконец-то! Заждались мы вас… Прошу познакомиться — научный сотрудник базы Академии наук товарищ Дубовецкий. Простите… как ваше имя, отчество? Степан Петрович — прекрасно. Я с товарищем Дубовецким должен побывать на поле. — Он выглянул в окно:

— Ага, вот и машина… Мы поедем, а вас сейчас устроим на квартиру, отдыхайте. Часа через два я к вам забегу. Познакомлю немного с нашими делами.

— Зачем же ждать два часа? — возразил Головенко. — Поедем вместе.

Бобров глянул на нового директора со странным выражением на лице, но тотчас же согласился.

Дубовецкого усадили в кабину полуторки, Бобров с Головенко забрались в кузов.

— На участок Марьи Решиной, — скомандовал Бобров шоферу.

«И здесь Марья Решина», — с теплотой подумал Головенко.

И когда машина вынесла их в поле, Бобров, кивнув головой на кабину, сказал:

— Дубовецкий в прошлом году предсказывал полную безнадежность наших опытов на этом участке, а вот посмотрите какую пшеничку там Марья вырастила. Жаль, сами вы ее сегодня не увидите — выходной у нас.

Головенко хотелось сказать, что он обязательно постарается увидеть Марью Решину именно сегодня, но сдержался и промолчал.

Машина свернула с шоссе и ходко пошла по укатанной полевой дороге к темной полосе леса. Сначала они пересекли черный пар, потом мимо побежал пышный ковер цветущего клевера, затем темнозеленое соевое поле. Бобров, беспокойно поглядывавший на сою, не вытерпел, остановил машину.

— Одну минутку, — сказал он и спрыгнул прямо с борта машины на землю.

Он вернулся, держа в руках куст сои.

— Вот, взгляните; как по-вашему?

Головенко внимательно рассматривал темнозеленые листья с серебристым оттенком, коричневатые ветви, усеянные еще зелеными бобами, и не знал, что сказать.

— Правда, неплохая? Одна беда — трудно убирать комбайнами. Много потерь. Видите, как низко прикреплены бобы.

— Надо, очевидно, пониже опускать хедер… — проговорил Головенко, рассматривая толстые стебли сои.

— Это верно, — подтвердил Бобров, — но есть другой выход, биологический, — выращивать кусты с более высоким прикреплением бобов. Я как раз…

Он не досказав и выбросил соевый куст за борт машины. Лицо его вдруг стало сердитым.

— Дубовецкий предсказывает бесперспективность моей, нашей борьбы за новые сорта сои. Не стоит, дескать, с ней возиться, ничего не выйдет. А ведь соя — это… — Бобров многозначительно поднял брови и неожиданно закончил, кивнув головой да кабину, где сидел Дубовецкий: — Устойчивые формы, неизменяемые наследственные признаки, генофонд, чорт бы его побрал…

Головенко не понял, что такое генофонд и со свойственным ему прямодушием спросил у Боброва, что это значит.

— Вы не агроном? — спросил в свою очередь Бобров, критически окинув его взглядом.

— Нет.

— А-а…

В голосе Боброва послышалось разочарование. Он помолчал и, словно сердясь на то, что новый директор оказался не агрономом, неохотно сказал:

— Есть такое направление в биологии… Выдумали существование генофонда, чего-то вроде этакого склада наследственных признаков, которые передаются от поколения к поколению в неизменном виде. Договорились до того, что зародыши эти, «гены», как они говорят, не связаны с природой растения… Сколько бы растение ни подвергалось воздействию внешней среды — почвы, питания, климатических условий, — наследственность его, видите ли, неизменна и должна остаться неизменной, хоть ты лоб расшиби. А мы за то, чтобы сообщать растениям новые, нужные нам качества…

Он замолчал и отвернулся.

— Кто это «мы»? — спросил Головенко.

— Мичуринцы, — коротко ответил агроном.