Простые люди

Из возбужденной речи Боброва Головенко многого не понял. Он слышал о Мичурине, как о преобразователе природы, но в этот момент должен был признаться себе, что ничего не знает о борьбе между мичуринским и еще каким-то другим, неизвестным ему направлением в биологической науке. «Значит, придется заняться», — подумал он. Головенко с сожалением вспомнил, что книги, купленные им во Владивостоке, были пособиями по механизации и среди них, кажется, ни одной — по агрономии.

Бобров сидел насупившись. Он был недоволен: и этот директор оказался ничего не смыслящим в агрономии. Снятый с работы директор не считался с ним как со специалистом и частенько даже посмеивался над его работами по выведению улучшенных сортов сои. «Бьешься, бьешься, — думал Бобров с горечью, — а тут дубовецкие всякие палки в колеса вставляют».

Машина остановилась. Из кабины с трудом вылез, согнувшись в три погибели, Дубовецкий. Сошли на землю Головенко и Бобров.

Олимпийское спокойствие Дубовецкого было нарушено. Он с изумлением остановился перед плотной стеной пшеницы. Еще бы! Ведь он имел в виду именно этот участок, чтобы окончательно доказать бесперспективность опытов Боброва.

— Что же это такое? — пробормотал он, растерянно оглянувшись. — Не может быть…

— Как видите, может быть, — усмехнулся Бобров. Лицо его просияло.

Дубовецкий не ответил. Он оседлал нос очками с черными стеклами и погрузился в записную книжку, шевеля бескровными губами.

— Тут что-то не так… что-то не так… — повторял он. Затем ни с того ни с сего начал жаловаться на несовершенство приборов, имеющихся в распоряжении базы Академии наук.

— Дело не в них, — возразил Бобров. — Я бы вам, Юрий Михайлович, посоветовал поближе познакомиться с работой звена Марьи Решиной. Она вам кое-что подсказала бы.

Дубовецкий сорвал несколько колосьев и многозначительно стал их рассматривать. Наконец, сдвинув очки на кончик носа, он вопросительно уставился на Боброва.

— Теоретически этого не может быть. Данные исследований говорят о том, что урожай этого сорта, даже при самых благоприятных условиях, никогда не превышал 12—14 центнеров.

— Может быть… Но надо принять во внимание возможность изменять наследственные признаки растений путем изменения условий внешней среды. При известных условиях и эта пшеница может оказаться весьма и весьма урожайной, — ответил Бобров.

— Структура почвы, удобрения, количество влаги — все это, конечно, важные факторы, — не сдавался Дубовецкий, — но ведь даже в Америке известные биологи утверждают, что единственно правильный путь улучшения сорта — это облагораживание его путем скрещивания с высокоурожайным. Иными средствами изменить природу растения нельзя.

— Да, они это утверждают. Я знаю. Только у американских биологов я учиться не собираюсь. Есть другие, прогрессивные теории.

Дубовецкий вынул клетчатый платок, потрубил носом и не нашелся что сказать. Поблагодарив Боброва за любезный прием, он распрощался.

Машину с Дубовецким отправили на станцию. Головенко попросил шофера, чтобы тот попутно привез со станции чемодан. Узенькой стежкой, пролегающей в хлебах, они напрямик пошли в деревню. Долгое время шли молча. Бобров — впереди, Головенко — немного сзади. Широкоплечий, с крепкими мускулами, которые ясно вырисовывались под шелковой рубашкой, Бобров шел размашистой, уверенной походкой.

— Видели, как он растерялся, когда увидел пшеницу на участке Решиной? Вот ученый! — как бы продолжая свои мысли вслух сказал Бобров, когда они перед самой деревней выбрались на шоссе.

— Я плохо разбираюсь в вашем споре, — откровенно признался Головенко, — но мне кажется, что теория Дубовецкого и его американских авторитетов — это какая-то, действительно, очень дикая, фаталистическая теория.

Бобров быстро сбоку взглянул на него.

— Правильно, — обрадованно подтвердил он.

Длинная тень от конторы покрывала небольшую площадку, на которой толпились люди: молодежь сражалась в городки. Когда Головенко с Бобровым подошли, от толпы тотчас же отделился человек с шапкой черных кудрявых волос, в накинутом на плечи черном бушлате. Он, улыбаясь, как давний знакомый, протянул Головенко руку:

— Подсекин, Яков Гордеич!

Лицо Подсекина было красно. От него несло водкой. Головенко неохотно подал руку, вопросительно взглянув на Боброва.

— Старший механик, — смущенно проговорил тот и усмехнулся.

— Совершенно точно. Поджидал вас, товарищ директор, хлопотал по устройству квартиры. Все готово. Разрешите проводить?

Головенко снова взглянул на Боброва. Агроном, казалось, обрадовался сообщению Подсекина.

— Да, пожалуйста, Степан Петрович…

Подсекин подчеркнуто бережно взял было Головенко под руку, но тот решительно воспротивился этому, и они отправились. Подсекин доверительно вполголоса заговорил:

— Прибыли, как говорится, во-время: перед самой уборкой. Я должен вам сказать, что машины у нас ни к чорту! Ремонтировать нечем, запчастей нет. Гаврила Федорович обещает колхозу, прямо скажу, невыполнимое. А Герасимову что: не уберет хлеб, на нас, на работниках МТС вина!

Головенко покосился на него. Тон, фамильярные манеры Подсекина были неприятны ему.