Простые люди

— Кого ищешь, Федя? — услышал он голос Сидорыча.

— Сашку… Пришел он?

— Нет, еще не приходил, — ответил Степахин, переворачиваясь на другой бок.

Федор поспешно натянул тужурку и вышел.

Сашка укреплял крышку блока, когда к нему подошел Федор. Намотанная на проволоку тряпка, пропитанная маслом и пристроенная на радиаторе, пылала красным мигающим светом, испуская струйки черной копоти. Услышав шаги, Сашка поднял голову, всматриваясь в темноту. Он узнал Федора и нахмурился.

— Зачем пришел? — недовольно проворчал он, — думаешь, один не справлюсь?

— Вот этого-то я главным образом и боялся, — весело ответил Федор. — Что случилось?

— Да ничего такого. Подрегулировал клапаны да кое-где подкрепил и больше ничего.

Сашка не хотел выдавать Шуру, собиравшую трактор: коренные подшипники в моторе были слабо подтянуты. Они могли поплавиться.

— Теперь все, — устало выговорил Сашка, — должен, работать, как часы. Подсоби-ка, Федя, я пойду крутану.

Трактор долго не заводился. Сашка, чертыхаясь, неистово крутил заводную ручку. Наконец, мотор чихнул и неуверенно, точно разбуженный от сна, рокотнул. Вслед за этим он загудел оживленно и ровно, распространяя в воздухе удушливый запах керосиновой гари. Сашка рукавом вытер пот со лба.

— Ну, как? — спросил он механика.

— Работает мягко… Давай попробуем под нагрузкой. Садись за прицепщика.

Федор забрался на сидение и включил фару. Яркий сноп света лег перед трактором, вырвав из тьмы жесткую щетину стерни. Федор включил газ. Трактор взревел, лязгнул гусеницами и двинулся вперед, успокоенно затарахтев.

— Порядок, Сашуха, — удовлетворенно выкрикнул Федор, проехав до конца загона. — Идем спать, устал же, наверно.

— Теперь можно и спать, — вяло отозвался Сашка.

Он, действительно, измучился с трактором.

— Жалко, понимаешь, мне ее стало, Хоть тресну, думаю, а машину надо исправить. Неловко ей перед людьми.

Федор молчал. Спрашивать было не о чем, он знал о ком говорил Сашка.

— А что, Сашуха, если бы это был не ее трактор, а, например, Сидорыча, возился бы ты с ним всю ночь?

Сашка засопел и ответил не сразу. Потом он засмеялся, поняв тайный смысл вопроса механика.

— Испытать хочешь? Испытай. Пусть еще остановится один — все равно буду работать, чей бы он ни был.

— Типун тебе на язык, «остановится»! — прикрикнул Федор.

В избушке уже все спали. Федору не хотелось есть, но он сел с Сашкой к столу, боясь, что тот завалится спать голодный. Они сидели за столом, посматривая друг на друга веселыми глазами.

— Спит? — кивнул Сашка на верхние нары.

И Федор опять понял, о ком идет речь.

— Спит, — ответил он. — Ты знаешь, она, говорят, сегодня даже плакала.

Потом они легли рядом и долго лежали не шевелясь.

— Она мне сказала, Федя, что… Одним словом, на осень, после уборки, понимаешь, — взволнованно прошептал Сашка, боясь вымолвить слова, которые выдали бы его тайну, и не в силах сдержаться.

— Понимаю… У меня, наверно, тоже…

— Правда? — воскликнул Сашка и тихо засмеялся.

И они замолчали.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Усачев сообщил Боброву, что на среду его вызывают в райком за кандидатской карточкой.

Утром, принаряженный и помолодевший, Бобров лихо вскочил в двуколку, набитую сеном, покрытым одеялом, и, присвистнув на лошадь, выкатил со двора. Час был ранний, на улице деревни было еще пусто. Навстречу ему попалась Марья Решина с полными ведрами воды.

— Ну, в добрый час, Гаврила Федорович, — улыбнулась Марья и, поставив ведра, проводила его взглядом.

Бобров выехал за деревню и ходко покатил по мягкой влажной дороге. День обещал быть хорошим. Солнце взошло в облаках, но они быстро рассеивались.

Посевы уже начали пробиваться, поля покрылись красноватой щетинкой. Агроном не утерпел и свернул с большака на полевую дорогу.

Между тем солнце пригревало все сильнее. Бобров скинул плащ и остался в одном пиджаке.

— Экий денек. Такие бы деньки постояли еще недельку, гляди, зазеленело бы все, — вслух проговорил он.

В полдень Бобров подкатил к районному центру. Километра за три перед ним он дал коню вышагаться и перед самым «районом» пустил ходкой рысью: знай наших! Конь был сытый, караковой масти, тщательно вычищенный, со щегольски подстриженным хвостом.

Бобров вдруг обратил внимание на то, что люди снуют по улицам с какими-то необычно оживленными лицами. Кое-где виднелись красные полотнища флагов. Он попридержал коня. До слуха его донеслась музыка. На одном перекрестке дорогу ему преградила колонна школьников с большим портретом Сталина в маршальской форме. Бобров остановил коня. Мимо него торопливо шли люди, весело переговариваясь.

— Что такое случилось? — спросил Бобров седоусого пожилого человека.

— Победа, дорогой товарищ, понятно тебе! Победа над немцем!

Бобров спрыгнул с двуколки и схватил его за рукав.

— Победа? Победа?! — выкрикнул он. — Ах, ты… как же… когда же? Друг ты мой, скажи хоть, как тебя звать, величать… такое дело, а? — выговорил Бобров, точно именно этот, незнакомый ему человек принес эту победу.

— Павел Егорович Скворцов, токарь с механического.

Бобров схватил Скворцова в объятья, и они троекратно по-русски расцеловались.