Простые люди

— А ведь оттягал ты все-таки Федора у меня. Чувствовало мое сердце, не хотелось мне тогда посылать его к тебе, — упрекнул Головенко сияющего Селезнева.

— Я, братец мой, давно приглядывал такого парня, а тут смотрю — клад сам в руки идет. Ну, и… А я вот сдам свое хозяйство — и в депо. Проходите, проходите! — Селезнев распахнул дверь в дом. — Стара́я, принимай гостей — дождались!

В чистой, по-городскому убранной комнате со множеством цветов на окнах, их встретила небольшого роста, с полными белыми руками жена Селезнева. Она улыбнулась.

— Извелся мой старик выжидаючи, — сказала она неожиданно молодым певучим голосом.

— А где же Марина? — тревожно спросил Селезнев.

Когда он выбежал к машине, Марина сидела у них. Именно об этом он и шепнул Федору, заставив его покраснеть.

— Далась тебе Марина — жить без нее не можешь, возьму да и приревную, — сказала жена, шутя.

Вошла Марина. Она задержалась б дверях. Девушка была одета в черное крепдешиновое платье, резко оттенявшее ее бронзовую от загара шею, лицо. Головенко видел ее впервые. Но потому, что она была невестой Федора, он дружески протянул ей руку. Марина, в свою очередь, шагнула к нему.

— Марина.

Федор так обрадованно кинулся к Марине, что Селезнев только носом покрутил да подмигнул Головенко лукаво: «Видал? Сама судьба за Федора».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Перед началом уборки состоялось краевое совещание директоров МТС и председателей колхозов. Докладчик — второй секретарь крайкома партии — высокий и худощавый человек с шапкой темных вьющихся волос — в числе лучших МТС отметил и Краснокутскую. О Супутинской он сказал:

— Несмотря на то, что там молодой директор, все же надо отметить, что МТС работу по подготовке к уборке проделала немалую. Однако товарищу Голубеву надо учесть, что комбайнового парка в МТС недостаточно. Чтобы справиться с уборкой урожая, надо будет использовать и жатки, и косилки, и уборку вручную — все способы…

Вместительный зал краевого театра с несколькими ярусами лож, украшенных лепкой, был полон. Федор впервые присутствовал на таком большом совещании. Когда он услышал свою фамилию, сердце у него ёкнуло. Он, не отрываясь, смотрел на докладчика, твердый голос которого гулко прокатывался по залу. Сидящий рядом с ним Головенко наклонился и прошептал:

— Молодец, Федя.

Федор шумно вздохнул, и ему мучительно захотелось курить.

Совещание закончилось на второй день в три часа дня. Поезд отходил в десять, делать было нечего. После обеда Головенко с Федором пошли прогуляться по городу. Они поднялись по Суйфунской улице, миновали рынок и пошли по Сухановской улице, чтобы полюбоваться городом с высоты. Опустившись на травянистый склон сопки, они прилегли под тенистой ивой.

Отсюда хорошо была видна бухта; город, уходящий увалистым мысом в море; лес мачт океанских кораблей, ажурные колонны кранов. Надсадно отдуваясь, паровоз тащил из порта длинный состав красных вагонов. По бухте в разных направлениях сновали суетливые катера; зарывшись в тугие бугры волн, проносились стремительные полуглиссеры. В безоблачном небе журавлиной стайкой неслись самолеты.

По Ленинской улице, хорошо видной отсюда, бесшумно катились автомобили, бесконечными потоками шли люди.

Степан вынул из кармана газету.

Совещание, на котором они присутствовали, прошло в очень тревожной обстановке. Отгремела гроза на западе — Германия капитулировала, и победное знамя, водруженное советским солдатом над рейхстагом, реяло в берлинском небе. Но на востоке борьба еще кипела. Разгоралось пламя освободительной войны на Филиппинах, в Бирме; дрались с исконным врагом героические солдаты легендарного китайского полководца Чжу Дэ и корейские партизаны.

Четыре державы предъявили империалистической Японии требование о безоговорочной капитуляции. Сообщение об этом приводилось во всех сегодняшних газетах.

— Как думаешь, капитулируют? — спросил Федор, покусывая сухой и горький стебель травинки.

— Вряд ли, — ответил Головенко. — Слишком самоуверенны японцы, самоуверенны до наглости.

Головенко усмехнулся. Федор сбоку посмотрел на него.

— А все-таки они должны понять, что сила и право не на их стороне.

— Если не капитулируют, придется воевать, — сказал Головенко. — Мы честно выполним свой союзнический долг. Думается, что это будет правильно. А?

Федор, сдвинув белесые, выгоревшие на солнце брови, о чем-то думал, нервно покусывая травинку.

— Ты когда думаешь, Степан Петрович, начинать уборку?

— А вот, как приеду. Завтра, послезавтра. Машины должны быть уже в поле.

— Я хочу попросить у тебя пару конных жаток, комбайнов у нас нехватит. Молотилки есть, а вот жаток…

Головенко поднялся. Они вышли на улицу и медленно пошли в город.

— Не сомневайся, Федор. Ты справишься и без моей помощи, хотя пару жаток я тебе дам. Если с очисткой зерна будет плохо, вези к нам, тебе по пути на заготпункт. А у нас сортировки электричеством будут крутиться.

— Что, устроил? — оживленно спросил Федор.