Против течения. Десять лет в КГБ

Чтобы зафиксировать ту встречу, меня снабдили специальным портфелем, неказистым, как и миллионы его близнецов. Но внутри его была вмонтирована фотокамера. Чтобы сделать снимок, надо было нажать на кнопку, замаскированную в ручке портфеля. Тогда сбоку приоткрывалась маленькая щелка для объектива — и через малую долю секунды снимок уже готов. По крайней мере так утверждалось в инструкции. К несчастью, реальная жизнь не совпадает с написанным в книгах, и тем более — жизнь разведчика.

Я получил этот портфель от офицера, отвечающего за оперативную технику. Прямо в резидентуре мы с ним проверили, как работает фотоаппарат и убедились, что все в порядке.

Для маскировки я взял с собой в бар жену, дабы создать впечатление, что мы пришли туда просто так — выпить пару кружек пива и слегка перекусить. Мы заняли столик, с которого было видно всех, кто появлялся в барс. Вот-вот должен был появиться Арес, а потом его агент — так что я приготовился сделать их „семейный портрет".

Однако довольно скоро я сообразил, что ситуация моя до идиотизма сложна, ибо угол действия скрытой камеры был слишком узким. Чтобы не ошибиться и сфотографировать именно того, кого нужно, мне придется буквально нацелить мой портфель на него. Часто ли вам приходилось видеть, чтобы в баре или ресторане кто-то целился портфелем в другого человека?

И вот появились Арес и его агент. Полностью забыв о жене, я, повернувшись к ней спиной, тайком нацелил проклятый свой портфель на них и несколько раз нажал на нужную кнопку. Я был очень горд собой — успешно справился с таким хитроумным делом и при этом никто вроде бы не обратил внимания на мои манипуляции. Штаб-квартира будет довольна.

Но когда я вернулся тем вечером в резидентуру и разбудил техника, чтобы он тут же проявил пленку, разочарованию нашему не было предела. На пленке ничего не вышло. Все в этой операции было отлично продумано, кроме одного: пленка была хороша для ярко освещенной комнаты, но не для полусумрака бара.

Трудно сказать со всей точностью, когда именно я понял, как ничтожна и несчастна жизнь, которую я вел. Ретроспективно мне представляется, что я осознал это сравнительно быстро по приезде в Японию, но я был так занят, что не было времени всерьез задуматься над всем этим. Я знаю, что несчастным чувствовал себя не я один. Мои коллеги частенько толковали о стрессе, который испытывают наши семьи вследствие нашего образа жизни, о том, как сказывается этот стресс на нашем психическом и физическом здоровье. В справедливости этих разговоров мне пришлось вскоре убедиться: по ночам я стал просыпаться в холодном поту. Но самое худшее было то, что у меня начались сердцебиения, и доктора ничем не могли мне помочь.

„Это стресс”, — говорили они и прописывали успокаивающее. Я отказывался употреблять его. Только этого мне не хватало. Мне, к примеру, надо быть настороже, когда я выявляю, нет ли за мной хвоста, — а как быть настороже, если наглотался успокоительных таблеток?

Помнится, я видел один фильм о природе, и в конце его ведущий сказал, что закон джунглей — это „охотиться и быть объектом охоты, есть и быть съеденным”. „Если это правда, — подумал я тогда, — то я живу, как в джунглях. Я охочусь и за мной охотятся. Я и охотник, и жертва. И я ненавижу это”.

В тот момент я понял, что рано или поздно мне надо будет обрести иной, лучший образ жизни. Я устал от охоты и от жизни в джунглях.

Глава шестая КРИТИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ

Аутер Бэнкс, Северная Каролина

Голодный пеликан исчез вдали в сопровождении кричащих чаек. Я повернул назад, направляясь домой, но на какой-то миг задержался у мемориальной доски, установленной на пляжной дорожке в память „Харона", американского корабля, затонувшего у этих берегов в 1877 году. Оглянувшись на коварный, так влекущий к себе океан, я невольно слегка вздрогнул.

„Харон" и сотни других кораблей… — подумал я. — Они покоятся тут добрых три столетия. Неудивительно, что эти воды называют кладбищем Атлантики".

Но в тот момент океан был прекрасен.