Протопоп Аввакум и начало Раскола

«Список з грамотки. Государь царь, державный свет, протопоп Аввакум не стужаю ти много, но токмо глаголю ти – радоватися и здравствовати о Христе хощу, и благоволит душа моя, да благословит тя Господь и света мою государыню царицу, и детишек ваших, и всех твоих, да благословит их дух и душа моя во веки. (…) Протопоп Аввакум не помнит тово ничево, благодатию Божию, что над ним делается. (…) Да и заплутаев тех Бог простит, кои меня проклинали и стригли. (…) Не оне меня томят и мучат, но диявол наветом своим строил. (…) Прости ж, государь, уже рыдаю и сотерзаюся страхом, и недоумением содержим есмь; помышляю моя деяния и будущаго судища ужас. Брат наш, Синбирский протопоп Никифор, сего суетного света отыде; по сем та жа чаша и меня ждет: Ох, увы мне окаянному и горе! Како отвещаю безсмертному Судии, Царю всех и Богу? (…) Подобает, государь, и во всем нам помышляти смерть, ад, небо; и отца нашего, протопопа Стефана, учение помнить. (…) Изволь, самодержавне, с Москвы отпустить двух сынов моих к матери их на Мезень, да, тут живучи вместе, за ваше спасение Бога молят; и не умори их с голоду, Господа ради. А обо мне, якож Богу и тебе годе: достоин я, окаянный, грехов ради своих, темнице Пустозерской. Умилися, святая душа, о жене моей и о детех»[1482].

Федор должен был содержаться в особом срубе, дабы он не встречался с другими заключенными и не говорил бы с ними, но все это писалось в расчете на постройку тюрьмы, но так как таковая в действительности не существовала, Федор мог свободно общаться со своими товарищами.

II Соловки в открытом возмущении

Вновь прибывший, возможно, и не привез важных новостей из Москвы, но он не мог не знать, так как ехал через Холмогоры, об открытом мятеже на Соловках.

Уже в течение многих месяцев положение там было напряженным. Варфоломей мог дать собору 1666 года полное удовлетворение и воздержаться от подачи челобитной, испрашивавшей по крайней мере для Соловков сохранение прежних обрядов[1483]. Он мог сам трусить и колебаться. Это никоим образом не изменяло настроений огромного большинства монахов и даже по существу могло лишь побудить их к требованию его замещения более преданным настоятелем. Под предлогом разного рода преступлений, грехов и лихоимства умолили царя его низложить и назначить архимандритом Никанора, уже избиравшегося в 1653 году, либо ризничего Вениамина[1484]. То были верные сторонники старой веры. Не ожидая более ничего, заменили келаря Савватия, друга Варфоломея, Азарием.

С другой стороны, если Москва и не хотела ничего форсировать, у нее не было и намерения уступать в самом главном. 11 июля было подписано повеление, призывающее всех монахов безоговорочно подчиниться собору, строптивые же будут, как было сказано, объявлены отлученными от церкви. Они обязаны были строго повиноваться царскому посланцу под страхом самой тяжкой кары[1485]. Этим посланцем был архимандрит Сергий из Ярославля, которому было поручено осведомиться о жалобах, высказанных против Варфоломея, и получить согласие крупнейшего монастыря принять реформы. Он отправился в путь 14 августа во главе многочисленной свиты из духовных лиц и в сопровождении сотника Елисея Ярцева и десяти стрельцов, высадившихся на Соловках 4 октября 1666 г.[1486]