Протопоп Аввакум и начало Раскола

Инок Епифаний был поистине хорошим человеком: его наивная набожность не нуждалась в углубленном раскрытии божественных тайн; чуть более изнеженный, чем его сотоварищи, не то из-за возраста, не то потому, что он был менее крепкого телосложения, он плохо переносил физическую боль и простодушно предавался жалобам и сожалениям, вслед за чем, впрочем, у него неизменно наступало раскаяние. Он не стремился руководить кем-либо, не занимался сличением книг, предпочитая изготовлять свои кресты с такой же верой и любовью, как такой далекий ему фра Беато Анжелико писал красками свои иконы. Он не вступал ни в какие пререкания, но своей молитвой помогал всем, кто только обращался к нему. Он питал особое пристрастие к Аввакуму, чтил его, благоговел перед его превосходством. С другой стороны, этот исключительный человек, который иной раз мог поддаться запальчивости и стремлению к господству, а равно и другим искушениям, связанным с его активной деятельностью, почувствовал необходимость подчиниться этой несложной простой душе. Руководство оказалось, впрочем, обоюдным, так как Епифаний, не любивший писать, по указанию Аввакума составил свое собственное житие, книгу, чудесную по своей наивности, полную бессознательной и подлинной жизненной правды, где фигурируют и ряд допущенных им оплошностей. Друзья Епифания, люди действия, едва оправившись от своих ран, сразу стали подумывать о том, чтобы сообщить верным о свершившихся с ними чудесах. Был даже составлен своего рода протокол всего происшедшего. Хотя бы только из-за физической возможности, Аввакум, оставшийся один невредимым, должен был взяться за перо[1582].

II Великое гонение 1670 и 1672 годов и центры сопротивления: Поморье, Керженец, Дон, Стародубье

Из Москвы и иных мест дошли печальные вести. Они говорили о новых гонениях. Никогда еще старообрядцы не преследовались так систематически и столь безжалостно.

Уже давно Русь не была в таком смятении: Степан Разин, повсюду, где он только проходил, поднимал восстание угнетенных и бедняков против помещиков, купцов, а равно и против гражданской и церковной власти вообще. Он взял штурмом Астрахань, осадил Симбирск; его сподручные жгли Алатырь, были с восторгом встречены в Лыскове, грабили Макарьев монастырь, окружили Тамбов, на севере дошли вплоть до Унжи. Волга была целиком в руках восставших; торговля была фактически прекращена, ранее лишенные своих наделов местные племена возвращались к своим землям, а в господских особняках Москвы крепостные уже начинали питать странные надежды[1583]. Разин в действительности ничего не понимал ни в старой, ни в новой вере и даже слыл не за очень исправного христианина. Но именно потому, что он не любил официального духовен ства, он казался возможным союзником старообрядцев[1584]. Летом, начиная с Пасхи до 1 сентября, во многих местах вспыхнули таинственные пожары; их насчитано было от тридцати до тридцати пяти[1585]. После дождливого и морозного года был плохой урожай[1586]. Правительство, которому казаки оказали упорное сопротивление, захотело избавиться от своих наименее опасных врагов и стало безжалостно преследовать противников установленной религии.

Репрессии, начавшиеся арестом Авраамия, все разрастались. Не довольствуясь тем, что заключали в тюрьмы и ссылали наиболее упорных, уже стали казнить. В течение этих лет у старой веры не только были свои мученики, у нее были целые легионы мучеников[1587].