Протопоп Аввакум и начало Раскола

Прежний казначей архиепископии в Казани, монах Иона Красенский, в конце 1658 г. испустил в соборе крик ужаса, услышав, что новый митрополит Лаврентий проповедует троеперстие; в 1666 году он отбыл наказание в Троице-Сергиевом монастыре; вслед за этим его четвертовали – «разрезали на пять частей» в Кольском остроге[1588]. В Холмогорах юродивый во Христе Иван был сожжен живым[1589]. В Боровске был сожжен священник Полиевкт и с ним четырнадцать человек[1590]. В Нижнем был сожжен один, во Владимире – сожжены шесть человек; в Казани – тридцать, в Киеве той же участи подвергся стрелец Иларион: вот то перечисление, которое было сделано Аввакумом в начале 1674 г.[1591] Иван Красулин, писец из Свияжска, высланный в 1668 г. в Кольский острог, постригшийся в монахи в Печенгском монастыре, изобличенный в том, что сказал, будто бы царь будет гореть в аду, как когда-то горел город Ярославль, был по патриаршему повелению расстрижен и предан гражданскому суду, а царем приговорен к смерти. Ему всенародно отсекли голову в 1671 г., очевидно, в феврале[1592]. Иван Захарьев был сначала мирянином, писцом на Соловках, затем, после октября 1666 года, он обосновался в одиноком скиту на материке с другим тоже соловецким монахом Пимином и своим учеником Григорием; в 1670 году они были изобличены «в ереси». Их кельи были сожжены, а они сами заключены в Сумском остроге. Из своего заключения Захарьев писал трем ростовским мещанам, заключенным с 1657 года в Кандалакше, а именно Силе и его друзьям, но письмо его затерялось и было вручено только 10 марта 1671 года Иосифу, архимандриту, назначенному на Соловки, но не принятому там. После донесения в Москву его подвергли пытке, сделали ему очную ставку с единоверцами и обезглавили в субботу после Троицына дня, 17 июня 1671 года[1593].

Эти казни, конечно, не были единственными: Аввакум в Житии говорит о «многом множестве (…), их же число Бог изочтет»[1594]. Авраамий еще раньше упоминал о «многих других, что были сожжены». Нельзя сомневаться в том, что систематическое и кровавое гонение свирепствовало по всей Руси с 1670 по 1672 год.

Как общины верующих откликнулись на это? Было отступничество, были и мученики. Но главным образом произошло рассеяние верующих. Из городов, где зажигались костры, они бежали на далекие окраины, чтобы там молиться так, как молились их отцы, а также и чтобы заполучить здесь новых учеников. Так как это бегство совершалось часто либо целыми семьями, либо группами людей, то нарождались новые очаги сопротивления и укреплялись прежние. Старая вера не теряла ничего, скорей, наоборот, укреплялась.

Одним из центров этой относительной безопасности было Поморье. Там большинство приходов и монастырей оставались верными древним обрядам и прежней набожности. Население отказывалось от всяких религиозных перемен, особенно от новшеств, исходивших из Москвы или Новгорода. В Кеми, куда в феврале 1669 года архимандрит Иосиф послал некого монаха Иосифа служить по новым книгам, население бежало от него, как от антихриста; крестьяне покинули церковь, пономарь Яков Кивроев исчез, приходской священник Симеон бежал в Реболу. В Реболе, когда стрельцы вознамеривались арестовать Симеона, жители встретили их с топорами[1595]. Сопротивление Соловков повсеместно вселяло бодрость и силы.

Более чем когда-либо по Поморью ходили странствующие проповедники, сохранившие более или менее близкие отношения со знаменитым монастырем. Дьякон Пимин, отпущенный после казни Захарьева в середине 1672 года, не остался на берегу Белого моря, а ушел в глубь Карелии; он выходил из своего уединения, чтобы проповедовать в селах, и славился своими строгими постами и веригами[1596]. Герман, привезенный в Москву в июне 1672 года, затем освобожденный либо сбежавший из тюрьмы, отправился в Каргополь и, несмотря на новые аресты, стал не менее деятельным[1597]. Игнатий сначала нашел пристанище у каргопольского Спасо-Преображенского монастыря, где он пребывал у игумена Евфимия. Затем он избрал местом своей апостольской деятельности Повенецкую область на север от Онежского озера: он был великим аскетом, любителем книг, приобретал учеников словом и пером и считал себя призванным основать большой монастырь[1598]. Геннадий, после того как бежал из Новоспасского монастыря, укрылся около 1670 года на реке Тихвинке[1599]. То были новые пришельцы, так как они оставили Соловки со времени осады и даже не сколько раньше. Старые друзья Епифания Корнилий и Кирилл продолжали пользоваться прежним уважением: первый жил в Кяткозере, говорили, что ему было сто лет, однако он продолжал рубить деревья и пахать землю: горожане и жители деревень приходили издалека просить у него совета и молитвы[1600]. Кирилл основал скит на реке Суне, создав церковь Святой Троицы, которая превратилась в богослужебный и религиозный центр старообрядцев[1601].