Протопоп Аввакум и начало Раскола

В северной части левой прибрежной полосы Волги глухие леса более, чем когда-либо раньше, заселились теперь благочестивыми скрытниками. Зимой глубокие снега, летом трясины, предательски сокрытые под зеленью травы, были верной защитой от гонителей. Ежегодно на Макарьевской ярмарке можно было, пользуясь сутолокой, возобновить общение с внешним миром, обзавестись товарами и продовольствием. Вдоль быстрого и своенравного Керженца образовался целый своеобразный мир; какой-нибудь небезызвестный инок обосновывался в чаще, привлекая учеников, и здесь уже нарождался целый скит или пустынь, а в тени его вырастала и деревушка. Отступничество Ефрема Потемкина не уничтожило его скита Смольяны, который теперь повиновался Дионисию из Шуи. Инок Арсений, вышедший из Соловков во время осады, основал Шарпанскую пустынь[1609]; славу же ей принес другой бежавший из Соловков инок по имени Софоний. В 1676 году существовала еще Онуфриева пустынь. Онуфрий пользовался особой властью, так как Досифей оказывал ему свое особое расположение. Рядом находился и другой скит, управляемой матерью Марфой, уроженкой города Романова, откуда родом был и поп Лазарь[1610]; в этом скиту было около тридцати монахинь.

Керженец был новым необжитым краем, и в нем не было освященной церкви, где можно было бы служить литургию. В этом отношении он стоял ниже Поморья. Тут, на Керженце, ждали главным образом и больше всего набожных странников, священников и мирян, приносивших из какого-нибудь более счастливого места запас Святых Даров, который чаще всего доставлялся в простом холстинном мешке, не привлекавшем внимания. Из этих запасов верующие сами причащались затем в течение долгих месяцев. Нужда заставляла прощать многое, а в будущем приходилось прощать и еще больше, так как Святые Дары становились все более редкими. Их всячески старались продлить, дробя на мельчайшие частицы, разминая их в неограниченном количестве муки, либо только соприкасая их с этой мукой, делая это столько раз, столько это было необходимо. Благодаря этому уже в самом разгаре XVIII века старообрядцы уверяли, что Святые Дары, оставленные Досифеем, неистощимы, даже если бы понадобилось причащать ими сто тысяч верующих в течение пяти тысяч лет[1611].

В южных районах Поволжья гонение, либо только предполагаемое, либо уже начатое, к тому же сопряженное со всеми прочими бедами времени, казалось, так ярко сочеталось с ожидаемым приходом антихриста, что многие не захотели вообще больше жить на свете. Крепостничество усиливалось, отряды Разина гуляли повсеместно. Ужас расправ, длившихся уже более трех месяцев, поражали воображение: одиннадцать тысяч человек, умерщвленных рукою палачей! Предместья Арзамаса с их виселицами, на которых болтались от сорока до пятидесяти тел, со свежеотрезанными головами, истекавшие кровью, с живыми людьми, посаженными на кол и вопиющими до третьего дня – все это являлось как бы прообразом ада[1612]. В этой атмосфере ужаса и отчаяния представление о том, что прежняя вера будет запрещена не только теоретически, как было до сих пор, но и в действительности, на практике вызвало мистическое безумие. «В том же году [1672], – пишет неизвестный летописец из Нижнего, – в Нижегородском Закудемском стану во многих селех и деревнях крестьяня (…) по прелести их с женами и с детьми на овинах пожигалися»[1613].

Эти овины были очень небольшими деревянными постройками, где обычно перед обмолотом сушили снопы: снизу тут была устроена топка. Ничто так быстро не воспламенялось, как эти срубы. Там могли поместиться не более шести человек. По свидетельству Аввакума, там, где он родился и жил, «тысящи з две и сами миленкие от луквых-тех духов забежали в огонь»[1614]. Таким образом, вокруг Княгинина и Мурашкина запылали сотни и сотни семейных костров. Люди привязывались один к другому, чтобы предотвратить бегство малодушных, убоявшихся в последнюю минуту смертного часа. Кто-то один, оставшийся на свободе, разжигал огонь; затем он, если хватало решимости, сам бросался в пламя, либо, если его охватывал страх, убегал[1615].

На Дону другими беглецами был создан новый центр старой веры. Надо сказать, что у казаков с существовавшей церковью вообще были лишь часто прерывающиеся отношения. Для населения около тридцати тысяч душ существовало только две церкви: собор в Черкассах и церковь в Усть-Медведице при Преображенском монастыре, освященная в 1662 г.; в других местах были лишь простые часовни. В отношении же московского правительства казаки вели себя совершено как автономная республика: были то союзниками, то врагами, то просто порой безразличными выжидавшими момента зрителями событий. Смелая вылазка Разина достаточно показала это. Таким образом, гонимые старообрядцы находили на Дону, помимо безопасности, и благодатную почву для проповеди.