Процесс

– Так и есть, – сказал мужчина насмешливо. – Не пойму только, почему вы, уважаемая, посвящаете этого господина во все наши секреты, да еще и так навязчиво, потому что он их знать не хочет. Не видите разве, он о своем задумался.

К. совершенно не хотелось противоречить: у девушки наверняка были добрые намерения, – возможно, она старалась его отвлечь и дать ему прийти в себя, но способ она выбрала для этого неудачный.

– Я хотела объяснить ему ваш смех, – сказала девушка. – Довольно, кстати, обидный.

– Думаю, он простит мне и более тяжкие обиды, если я его наконец выведу.

К. ничего не сказал и даже не смотрел на них, а лишь терпел эти разговоры о нем будто о неодушевленном предмете – пусть их. Вдруг он почувствовал на одном плече руку разъяснителя, а на втором – девушки.

– Ну, вставайте, больной, – сказал разъяснитель.

– Большое спасибо вам обоим, – сказал К. с радостным удивлением, медленно поднялся и сам постарался получше опереться на своих помощников.

– Может показаться, – прошептала девушка на ухо К. перед тем, как они свернули в коридор, – что мне очень важно выставить разъяснителя в хорошем свете, но, поверьте, я просто говорю как есть. Сердце у него не камень. Он ведь не обязан выводить на улицу больных посетителей – и видите, все равно этим занимается. Среди нас, может, вообще нет равнодушных, мы, может, все хотим помочь, и все-таки нас, судейских, так легко обвиняют в черствости, в том, что мы никому не помогаем. Меня это так мучает.

– Не хотите ли присесть здесь на минутку? – спросил разъяснитель.

Они уже стояли в коридоре, прямо напротив обвиняемого, с которым К. недавно заговорил. К. стало немного неудобно – ведь только что он приосанивался перед этим человеком, а теперь его ведут под руки, шляпу его крутит на оттопыренном пальце разъяснитель, волосы растрепались и свисают на покрытый испариной лоб. Но обвиняемый, казалось, ничего этого не замечал. Он униженно стоял перед разъяснителем, рассеянно глядевшим в пространство поверх его головы, и извинялся за свое присутствие.

– Я знаю, – говорил он, – что решения по моим заявлениям сегодня еще не может быть. Но я все равно решил зайти – подумал, не подождать ли здесь, ведь воскресенье, время-то у меня есть, да и не помешаю никому.

– Незачем так уж извиняться, – сказал разъяснитель. – Ваша добросовестность похвальна. Вы, конечно, напрасно занимаете здесь место, но пока вы мне не надоедаете, я не стану вам мешать внимательно следить за ходом вашего дела. Насмотришься на тех, кто относится к своим обязанностям халатно, пренебрегает ими, – и начнешь обходиться терпеливо с такими, как вы. Сядьте.

– Как он умеет общаться с посетителями! – прошептала девушка.

К. кивнул, но тут же обернулся, потому что разъяснитель спросил его:

– Не хотите ли посидеть тут, рядом с обвиняемым Ротебушем?

– Нет, я не хочу отдыхать.

К. сказал это со всей возможной решимостью, но на самом деле ему совсем не помешало бы присесть. Его мучило что-то вроде морской болезни – он чувствовал себя как на корабле в бурном море, ему казалось, что в доски стен бьется вода, в дальнем конце коридора ревут перехлестывающие через борт волны, а пол ходит ходуном, качая вверх-вниз посетителей и слева, и справа. Тем непостижимее было спокойствие девушки и мужчины, которые его вели. К. был полностью в их власти: отпусти они его – рухнет как бревно. Они стреляли туда-сюда маленькими глазками; К. ощущал их размеренный шаг, но не мог идти в ногу – его почти несли. Наконец он заметил, что они говорят с ним, но не понимал слов, слыша только наполнявший все помещение шум, похожий на сирену, воющую на одной высокой ноте.

– Громче, – прошептал он, повесив голову от стыда: он знал, что они говорят достаточно громко, просто он их не понимает. И тут, словно стена разверзлась перед ним, он наконец почувствовал, как в лицо ему ударила струя свежего воздуха, и услышал рядом голос:

– Сначала хочет уйти, а потом хоть сто раз ему повтори, что вот он, выход, – и с места не сдвинется.

К. заметил, что стоит перед выходом на лестницу и девушка открыла ему дверь. К нему словно разом вернулись силы для глотка свободы; он тут же шагнул на первую ступеньку лестницы и оттуда распрощался с обоими склонившимися к нему провожатыми.

– Большое спасибо, – повторял он и тряс обоим руки, пока не понял, что, привыкшие к канцелярскому воздуху, они плохо переносят относительно свежий, струящийся с лестницы. Они едва смогли ему ответить, а девушка, возможно, лишилась бы чувств, не захлопни К. поскорее дверь.