Процесс

В комнате никого не было. Ничто здесь не напоминало знакомую К. обстановку. У стены стояли теперь две кровати, одна за другой, три кресла рядом с дверью были завалены одеждой и бельем, дверцы шкафа – распахнуты. Г-жа Бюрстнер, вероятно, ушла, пока г-жа Монтаг уговаривала К. в столовой. К. это не слишком расстроило – он и не ожидал, что ему так легко удастся встретиться с г-жой Бюрстнер, и предпринял эту попытку только назло г-же Монтаг. Тем унизительнее было для него, закрывая дверь, увидеть на пороге столовой г-жу Монтаг и капитана, продолжавших беседу. Возможно, они стояли там с тех пор, как К. открыл дверь; они не показывали вида, что наблюдают за ним, и посматривали на него лишь изредка, словно бы рассеянно глядя по сторонам, как люди часто делают во время разговора. К. вжался в стену и, поспешно удаляясь в свою комнату, чувствовал на себе тяжесть этих взглядов.

Порщик

В один из следующих вечеров К. покидал работу почти последним – только в экспедиции трудились еще два мелких клерка в маленьком круге света от настольной лампы – и, проходя по коридору между своим кабинетом и главной лестницей, услышал стоны за одной из дверей, за которой, как он раньше думал, хоть ни разу и не открывал эту дверь, помещался чулан. К. остановился в удивлении и прислушался, чтобы убедиться, что не ошибся. Несколько секунд было тихо, потом стоны возобновились. Сперва он хотел позвать одного из экспедиторов – возможно, понадобится свидетель, – но потом его охватило такое неудержимое любопытство, что он чуть не сорвал дверь с петель. За дверью оказался, как он и предполагал, чулан. За порогом валялись негодные старые бланки, перевернутые глиняные бутылки из-под чернил. В каморке, однако, находились три мужчины, согнувшихся, чтобы не биться головами о низкий потолок. Свет давала прикрепленная к полке свеча.

– Вы что тут вытворяете? – тихо, но нервно выпалил К.

Один из мужчин, который явно был здесь за старшего, первым притягивал к себе взгляд. На нем была какая-то темная кожаная одежда с глубоким вырезом на груди и совсем без рукавов. Он не ответил. Но двое других закричали:

– Ваша милость! Нас приказано выпороть, потому что ты нажаловался на нас следственному судье!

Только сейчас К. и в самом деле узнал в них надзирателей Франца и Виллема и заметил, что у третьего в руке розга, которой он собирается их пороть.

– Ну, – начал К., выпучив на них глаза, – вообще-то я не жаловался, я только рассказал, как все вышло у меня на квартире. И вы, чего уж там, вели себя небезупречно.

– Эх, ваша милость, – сказал Виллем. Тем временем Франц пытался спрятаться за ним от третьего. – Знали бы вы, как нам мало платят, не судили бы нас так строго. Мне семью кормить надо, а Франц, тот жениться собирался. Приходится вертеться, одной работой не проживешь, как ни старайся, ну и позарился на ваше тонкое бельишко – так, конечно, нельзя, запрещено это надзирателям, но такова уж традиция, что белье надзирателям достается, так всегда было, уж поверьте мне. Я все понимаю, кому не повезло угодить под арест, тем на такие вещи не наплевать. Но стоит им нажаловаться, и наказания уже не избежать.

– То, что вы сейчас говорите, было мне неизвестно, и я ни в коем случае не требовал для вас наказания, речь шла только о принципе.

– Франц, – Виллем повернулся к другому надзирателю, – я же тебе говорил, что этот господин не требовал для нас наказания. Слыхал – он и ведать не ведал, что нас должны будут наказать.

– Не позволяй им тебя разжалобить, – сказал третий, обращаясь к К. – Наказание и справедливо, и неизбежно.

– Не слушайте его, – сказал Виллем и тут же получил по руке розгой. Он на секунду поднес руку к губам и продолжал: – Нас наказывают только потому, что ты на нас донес. Иначе нам ничего бы не было, даже если бы они все про нас узнали. Разве это справедливо? Мы оба, особенно я, надзиратели с большим опытом – ты и сам подтвердишь, что свою службу мы несли исправно. Мы тоже надеялись на повышение и наверняка стали бы порщиками, как он, ему просто повезло, что на него никто не донес, – такие доносы вообще-то большая редкость. А теперь, хозяин, всему конец, вся карьера насмарку – останется нам только самая паршивая работенка вроде надзора, да к тому же выпорют нас ой как больно.

– Что же, эти розги и правда бьют так больно? – спросил К. и потрогал розгу, которой помахивал перед ним порщик.

– Нам придется раздеться догола, – сказал Виллем.

– Вот как, – сказал К., вглядываясь в открытое, свирепое, загорелое дочерна, как у матроса, лицо порщика. – Нет ли возможности избавить этих двоих от порки?