Процесс

Его мучило, что не удалось помешать порке, но в этом не было его вины: если бы Франц не закричал – ну да, конечно, ему было больно, но в решающие моменты нужно держать себя в руках, – если бы он не закричал, К., весьма вероятно, еще нашел бы способ отговорить порщика. Если все нижестоящие чиновники такой сброд, с чего бы тому, кто выполняет самую жестокую работу, быть исключением? К тому же К. отлично разглядел, как зажглись глаза порщика при виде банкноты: наверняка он так серьезно взялся за порку лишь для того, чтобы выманить взятку побольше. К. не стал бы экономить, ему и в самом деле хотелось освободить надзирателей; раз уж он начал борьбу с разложением суда, очевидно, что нужно зайти и с этой стороны.

Но в то мгновение, когда Франц завыл, все, естественно, было кончено. К. не мог допустить, чтобы экспедиторы и, возможно, еще всякие другие люди сбежались и застали его за торгом с этой компанией в чулане. Такой жертвы никто не мог требовать от К. Будь он к ней готов, было бы, пожалуй, проще самому раздеться и предложить порщику наказать его, а не надзирателей. А порщик такую замену точно не принял бы – она ему ничего не даст, это будет просто грубое нарушение служебных инструкций. К. был уверен, что порщик отверг бы такое предложение, даже если бы оно сопровождалось подкупом. Нарушение было бы вдвое серьезнее из-за того, что, находясь под следствием, К. должен быть неприкосновенен для всех служащих суда. Впрочем, тут могли действовать и какие-то особые инструкции. В любом случае К. ничего не оставалось, как захлопнуть дверь, хотя и это не спасало его от всех возможных опасностей. То, что он под конец толкнул Франца, было достойно сожаления и могло быть оправдано лишь его возбужденным состоянием.

Вдалеке раздались шаги экспедиторов; чтобы его не заметили, он закрыл окно и направился к главной лестнице. У двери в чулан ненадолго задержался и прислушался. Было тихо. Уж не запорол ли этот тип надзирателей до смерти? Они ведь были полностью в его власти. К. уже протянул руку к дверной ручке, но тут же снова отдернул. Никому было уже не помочь, а экспедиторы приближались; впрочем, он похвалил себя за то, что не побоялся, насколько было в его силах, возвысить голос и потребовать заслуженного наказания для настоящих виновных, высших чиновников, ни один из которых еще не показался ему на глаза. Спускаясь с крыльца банка, он всматривался в лица всех прохожих, но нигде поблизости не обнаружил девушки, которая выглядела бы так, будто кого-то ждет. Слова Франца о том, что его ждет невеста, оказались ложью – впрочем, вполне извинительной и имевшей целью лишь пробудить сочувствие.

На следующий день надзиратели по-прежнему не шли у К. из головы. На работе он был рассеян, и ему пришлось задержаться в банке даже дольше, чем вчера, чтобы, взяв себя в руки, все успеть. По дороге домой, вновь проходя мимо чулана, он, словно по привычке, открыл дверь, ожидая увидеть за ней темноту, – и не поверил своим глазам. Ничего не изменилось, все было так же, как вчера вечером, когда он в прошлый раз распахнул дверь. Сразу за порогом – старые бланки и бутылки из-под чернил, порщик с розгой, все еще полностью одетые надзиратели, свеча на полке. Надзиратели принялись жаловаться и кричать: «Ваша милость!» К. немедленно захлопнул дверь, а заодно стукнул по ней кулаком, будто от этого она закрылась бы плотнее. Чуть не плача, он подбежал клеркам, спокойно работавшим у копировальной машины. Те удивленно обернулись.

– Приберитесь уже наконец в чулане, – выкрикнул он. – Утопаем в грязи!

Клерки готовы были взяться за уборку на следующий день. К. кивнул – в такой поздний час он уже не мог заставить их работать, как поначалу собирался. Он недолго посидел с ними, чтобы не выпускать их из виду, разложил вокруг несколько копий, пытаясь изобразить, будто их проверяет, и наконец ушел, когда понял, что клерки, усталые и отупевшие, не осмелятся отправиться по домам одновременно с ним.

Прокурор