– Нет, – сказал порщик и смеясь покачал головой. – Раздевайтесь, – приказал он надзирателям и добавил, обращаясь к К.: – Зря ты им так веришь. Они со страху чуток ослабели рассудком. То, что этот вот, – он указал на Виллема, – рассказывал тут про свою будущую карьеру, просто курам на смех. Смотри, какой он жирный – такой жир не сразу и розгой прошибешь. А знаешь, с чего он так разжирел? Завел привычку у всех арестованных завтрак сжирать. Твой разве не слопал? Ну, вот видишь. Так вот, с таким пузом порщиком нипочем не стать, никогда, об этом и думать нечего.
– Есть и такие порщики, – сообщил Виллем, расстегивая ремень.
– Нет, – сказал порщик и так сильно ударил его розгой по шее, что тот весь сжался. – Тебе не подслушивать надо, а раздеваться.
– Я тебе хорошо заплачу, если ты их отпустишь, – сказал К. и вынул кошелек, не глядя на порщика: такие делишки лучше всего обделывать с опущенными глазами.
– Хочешь и на меня донести и мне тоже порку обеспечить? Нет уж.
– Ну подумай сам, – сказал К., – если бы я хотел, чтобы этих двоих наказали, разве бы я пытался их сейчас выкупить? Я мог бы просто закрыть эту дверь, притвориться, что ничего не видел и не слышал, и пойти домой
– Так и есть, – закричали надзиратели и тут же получили розгой по уже обнаженным спинам.
– Будь под твоей розгой важный судья, – сказал К., схватившись за розгу, которую порщик хотел было снова поднять, – я бы тебе точно не мешал его охаживать, я бы тебе даже денег заплатил, чтобы ты старался получше для хорошего дела.
– Звучит правдоподобно, – сказал порщик, – но меня не купишь. Моя работа – пороть, я и порю.
Одетый теперь в одни брюки надзиратель Франц, который – возможно, в надежде, что вмешательство К. принесет плоды, – до сих пор вел себя тихо, подполз на коленях к двери, повис на руке у К. и зашептал:
– Не можешь добиться, чтобы нас обоих пощадили, спаси хотя бы меня. Виллем постарше, он не такой чувствительный, да его уже и пороли разок пару лет назад, хоть и не сильно, а у меня пока такого позора не было. К тому же это Виллем меня на все подговорил, он мой наставник и в хорошем, и в плохом. Моя бедная невеста ждет меня у выхода из банка, мне так стыдно, просто кошмар.
И он вытер залитое слезами лицо о пиджак К.
– Все, хватит тянуть, – сказал порщик, взял розгу обеими руками и стегнул Франца. Виллем тем временем забился в угол и
– Перестань орать! – крикнул К. Он не смог удержаться и, неотрывно глядя в ту сторону, откуда должны были прибежать экспедиторы, оттолкнул Франца – не резко, но все же с достаточной силой, чтобы обезумевший надзиратель рухнул на пол, судорожно шаря руками вокруг себя. От порки, однако, это его не избавило – розга находила его и лежачего, и пока он извивался под ударами, она продолжала мерно подниматься и опускаться.
Но вот вдали показался один из экспедиторов, а в нескольких шагах за ним и второй. К. захлопнул дверь, подошел к ближайшему окну и открыл его. Вопли совершенно прекратились. Чтобы экспедиторы не подходили ближе, он крикнул им:
– Это я.
– Добрый вечер, господин старший управляющий, – услышал он в ответ. – Что-то случилось?
– Нет-нет, – ответил К., – это только собака воет во дворе.
Поскольку экспедиторы не тронулись с места, он добавил: – Можете продолжать работу.
Чтобы избежать разговора с экспедиторами, он высунулся в окно. Оглянувшись через некоторое время, он уже не увидел их в коридоре. К., однако, остался у окна: вернуться в чулан он не осмеливался, домой тоже не хотелось. Он смотрел в окно на маленький четырехугольный дворик. Все окна окружающих административных зданий были уже темны, только верхние из них ловили отблески луны. К. напряженно всматривался в темный угол двора, где были составлены одна к другой несколько ручных тележек.