Процесс

Однажды вечером, прямо перед уходом с работы, К. позвонили и потребовали, чтобы он сейчас же явился в канцелярию суда, а затем предупредили о последствиях неповиновения. Все его возражения, что допросы бессмысленны, не приносят результата и принести не могут, что он не придет, что не станет обращать внимания ни на телефонные, ни на письменные приглашения, а посыльных вышвырнет за дверь, не подействовали, но ему было сказано, что его протесты заносятся в протокол и уже немало ему навредили. Почему, собственно, он не желает смириться? Разве он не видит, что в его запутанном деле пытаются навести порядок, тратя на него время и деньги? Намерен ли он злостно чинить этому препятствия и тем вызвать необходимость в мерах принуждения, от которых он до сих пор был избавлен? Сегодняшнее приглашение, сказали ему, – последняя попытка. Пусть делает что хочет, но помнит, что высокий суд не потерпит неуважения.

К., однако, обещал Эльзе, что зайдет этим вечером, и уже по этой причине не мог явиться в суд. Он был рад, что у него есть такое оправдание для неявки, хотя, конечно, никогда бы им не воспользовался, – кроме того, весьма вероятно, он не пошел бы в суд, даже не имея никаких планов на вечер. Сознавая, что он в своем праве, он все же спросил звонившего, что будет, если он не придет.

– Нам известно, как найти, – был ответ.

– И что же, меня накажут, если я не явлюсь добровольно? – спросил он и улыбнулся, предвкушая ответ.

– Нет, – ответили ему.

– Превосходно, – сказал К. – В таком случае есть ли у меня хоть какая-то причина явиться сегодня по вашему вызову?

– К вам стараются не применять имеющиеся у суда меры воздействия, – произнес слабеющий и наконец совсем утративший уверенность голос.

«Если и правда стараются, это весьма неосторожно с их стороны, – думал К., уходя. – Надо бы ознакомиться с мерами воздействия». Не колеблясь он поехал к Эльзе. Уютно устроившись в углу экипажа и пряча руки в карманы пальто – уже холодало, – К. наблюдал за оживленной уличной жизнью. Не без удовольствия он размышлял, что наверняка доставляет суду немало неудобств, если суд и вправду им занимается. Он не сказал определенно, придет ли; значит, его ждет судья и, возможно, все собрание – а К., к разочарованию галереи, не появится. Он едет куда хочет, без оглядки на суд.

На какое-то мгновение он задумался, не назвал ли по рассеянности извозчику адрес суда, и громко прокричал ему адрес Эльзы. Извозчик кивнул – туда ему и было сказано ехать. С этого момента К. стал постепенно забывать о суде, и его, как в прежние времена, полностью поглотили мысли о работе.

Дядя. Лени

Как-то во второй половине дня – перед самым закрытием почты К. был очень занят – между двумя клерками, зашедшими к нему в кабинет с корреспонденцией, вклинился дядя Карл, мелкий землевладелец из деревни. Вид его не вызвал у К. той оторопи, которая обычно охватывала его при мысли о визите дядюшки. Дядюшка должен был рано или поздно явиться, это К. твердо знал уже с месяц. Еще тогда ему представилось, как дядюшка, слегка согнувшись и комкая панаму левой рукой, протягивает ему правую через стол, неуклюже и суетливо сметая все, что оказалось у него на пути. Дядюшка всегда спешил, одержимый страхом не успеть за один день в столице переделать все задуманные дела, а заодно стремлением не упустить ни одной возможности поболтать, провернуть какое-нибудь дельце или развлечься. В этом К., обязанный ему как бывшему опекуну, должен был всемерно помогать и к тому же пускать его на ночлег. «Сельский призрак» – так он прозвал его для себя.

Едва поздоровавшись – сесть в кресло, как предложил К., у него не было времени, – он попросил К. о коротком разговоре с глазу на глаз.

– Это необходимо, – сказал он, с усилием сглатывая слюну, – необходимо, чтобы ты меня успокоил.

К. сейчас же отослал клерков из кабинета с указанием никого не впускать. Несмотря на свою покладистость, дядюшка тоже принялся махать на клерков руками, выгоняя их вон.

– Что же я слышу, Йозеф? – воскликнул дядюшка, когда они остались одни.

Он уселся на стол и подоткнул под себя, не глядя, какие-то бумаги, чтобы удобнее было сидеть. К. молчал, зная, о чем пойдет речь, но напряжение рабочего дня его отпустило, и, придав лицу уютно-вялое выражение, он стал смотреть в окно на противоположную сторону улицы, вернее на тот ее треугольный кусочек, который был ему виден, – часть глухой стены дома между двумя витринами.

– Надо же, в окно смотрит! – воскликнул дядюшка, воздевая руки. – Ради бога, ответь же мне!

– Дядя, дорогой, – сказал К., через силу пытаясь собраться. – Понятия не имею, чего ты от меня хочешь.

– Йозеф, – сказал дядюшка укоризненно, – ты ведь, насколько я знаю, всегда говорил правду. Считать ли мне твои последние слова дурным знаком?

– Ну, я догадываюсь, к чему ты клонишь, – мягко сказал К. – Ты наверняка прослышал о моем процессе.